Последний ребенок - Джон Харт (2019)

– Ваше имя и фамилия? – Люди терпеть не могут эти вещи, блокнот и ручку. Людям не нравится, когда коп куда-то их записывает. Тем не менее секретарша, пусть и с неохотой, назвала себя, а Тейлор записала. – И вы говорите, что мистера Холлоуэя сегодня нет?

– Да. То есть нет. Его здесь нет.

Сломив сопротивление, Тейлор не стала торжествовать. Пользуясь властью, она никогда не улыбалась, старалась обходиться минимумом слов и сохраняла бесстрастное выражение.

– Когда вы в последний раз видели мистера Холлоуэя или разговаривали с ним?

– Его не было здесь со вчерашнего дня.

– Другие сотрудники готовы подтвердить ваши показания?

– Полагаю, что да.

Тейлор медленно оглядела помещение: картины на стенах, указатели, лифты. Потом положила на стол карточку.

– Пожалуйста, пусть мистер Холлоуэй позвонит по этому номеру, когда появится.

– Да, мэм.

Продлив зрительный контакт еще на несколько секунд, Тейлор повернулась и ровным, четким шагом, держа одну руку на широком виниловом поясе, вышла из вестибюля. Уже в машине она включила лэптоп и, подключившись к базе данных отдела транспортных средств, проверила, какими еще транспортными средствами владеет Холлоуэй. Помимо «Эскалейда», за ним числились «Порше 911», «Лендровер» и мотоцикл «Харли Дэвидсон». Тейлор еще раз прокатилась по автостоянке, но ничего из перечисленного не обнаружила. В блокноте, рядом с именем секретарши, появилась приписка: «Возможно, говорит правду».

Дом Холлоуэя находился рядом с одним из самых больших полей для гольфа в богатой части города. Поле было частным, и в центре его стояло роскошное, сложенное из камня и увитое плющом здание гольф-клуба. На этой улице вообще не было домов стоимостью менее двух миллионов долларов, и особняк Холлоуэя считался самым большим и представлял собой белый дворец, раскинувшийся на ухоженной лужайке площадью в четыре акра. На середине подъездной дорожки Тейлор миновала статую черного лакея в ливрее, с фонарем в руке и широкой улыбкой на лице.

Выйдя из машины, она поднялась по широким ступенькам к длинной веранде. За открытой передней дверью был виден пол из полированного сланца. Поначалу ее встретили тишина и птичье пение, потом она услышала плач.

Плакала женщина.

В доме.

Тейлор машинально положила руку на рукоятку служебного пистолета, отстегнула большим пальцем кожаный язычок и шагнула через порог. Первым, что бросилось в глаза, был топор, лежащий на полу среди обломков пианино. Верх инструмента был изрублен в щепки, клавиатура разбита несколькими ударами, костяные клавиши валялись на ковре. Все остальное выглядело идеально.

Тейлор включила рацию, вызвала диспетчера, сообщила, где находится, и запросила поддержку. Потом вынула оружие, громко назвала себя и прошла дальше. В воздухе пахло пролитым спиртным, на кофейном столике стояли открытые бутылки – одна пустая, другая пустая наполовину.

Плач доносился откуда-то из глубины дома. Возможно, из кухни. Или из спальни. За открытым арочным входом находилась гостиная. Заглянув туда, Тейлор увидела лежащее на софе зеркало с несколькими аккуратно выложенными дорожками кокаина.

Из разорванных внутренностей пианино торчали стальные струны.

– Полиция, – снова подала голос Тейлор. – Я вооружена.

Женщину она нашла в коридорчике за гостиной. Молодая, лет восемнадцати-девятнадцати, безупречная кожа, обесцвеченные волосы с темными корнями. Зубы кривые, но белые, руки загрубелые, покрасневшие. Она сидела на полу и плакала, и Тейлор заметила, что глаза у нее голубые.

– Он ничего не сделал. Я в порядке. – Акцент у нее был восточный. Тейлор сама выросла в бедной семье и знала немало таких девушек, привлекательных и необразованных, отчаянно старающихся найти место получше.