Кровь на палубе - Иван Любенко (2013)

Капитон обратил внимание на то, с какой любовью относились черкесы к лошадям. Они не били их ногайками, а погоняли щелчками тоненькой плети с кожаной лопаточкой на конце. Юноша припомнил рассказ отца о том, как воевали горцы: на неприятеля наездник обычно скакал с нагайкой в руке и лишь за двадцать-тридцать шагов выхватывал ружье и делал выстрел, затем бросал его через плечо и, вытащив шашку, рубился лихо, поворотив лошадь назад, перезаряжал оружие на скаку и снова стрелял. Черкесы никогда не сдавались врагу. Зачастую, видя безвыходность положения, они убивали своих преданных лошадей, залегали за ними с винтовкой на присошках (палочках из прочного дерева) и отстреливались до последнего патрона. Когда порох заканчивался, горец ломал ружье и шашку и, оставшись с одним кинжалом, бросался в последнюю атаку, стремясь погибнуть в бою. Казаки абреков в плен обычно не брали, как, впрочем, и они казаков.

Старшим в партии был Джамал – тот самый, что стягивал руки Капитону. Весь день они крались узкими балками и пережидали проход казачьих разъездов в поросших кустарником ложбинах и редких рощицах. Как только появлялся казачий патруль, Джамал приказывал всем спуститься в низину вместе с лошадьми. Он прикладывал палец к губам и проводил ладонью по горлу, давая понять, что ждет пленников, если они начнут звать на помощь. Судя по его недовольному лицу, он был очень раздосадован этим набегом. Капитон застрелил одного и утопил в жидкой трясине еще двух наездников. Потерять стольких верных джигитов из-за одного мальчишки – непростительная оплошность, а по правде говоря, стыд и срам для такого опытного воина, каким был Джамал.

От вонючей спины всадника тошнило, а руки, заведенные назад, будто вывернутые на дыбе, совсем затекли. Русанову казалось, что он чувствует каждую ноющую косточку и каждый ломящий нестерпимой болью хрящик. Разбитые губы потрескались от жажды, а язык будто прилип к небу. Когда становилось совсем невыносимо и хотелось взвыть от боли, он вспоминал отца, его мужественное и спокойное лицо и тотчас же наполнялся отвагой и терпением: парень расправлял грудь и пробовал шевелить пальцами. На некоторое время это приносило облегчение. Капитон старался запомнить дорогу, примечая все, что могло ему в этом помочь: сожженный молнией ствол одинокого дуба, огромный валун у подножия кургана или волчью нору на каменистом склоне отлогой возвышенности.

Впереди него вместе с сестрой ехал Семен – маленький любитель лесных ягод. Устав плакать, он размазывал по грязному лицу слезы и крутил головой во все стороны, рассматривая пробегающих мимо еще не пуганных молодых зайцев и лисиц. Любаша, так мальчик называл сестру, все время гладила брата по голове и, как могла, успокаивала, едва сдерживаясь, чтобы самой не разрыдаться.

Через Кубань партия переправлялась ночью, потому что днем берег реки охранялся цепью казаков, выставленных по окрестным курганам. Когда опасный участок пути был пройден, Джамал разрешил сделать кратковременный привал. Он достал из висевшей на поясе кожаной сумки кресало (служащее также отверткой), кремень и трут. Из деревянного патрона, вставленного на груди, он вытащил серную нить и кусок смолистого дерева. Рукоять плети и конец шашки у горца всегда обмотаны вощеной бумажной материей, позволяющей делать из нее свечу. Развели огонь. Капитона, как и остальных, ссадили с лошади, освободили руки, но, спутав ноги, оставили греться у костра. Ужин пленников и их похитителей состоял из сухого чурека и нескольких глотков воды из тулука – емкости, сшитой из козьей шкуры. Выставив одного караульного, Джамал завернулся в бурку и заснул.