Худеющий - Стивен Кинг (2009)

Он перевел взгляд на руку и не увидел ни крови, ни раны, ни разорванной плоти. Рана полностью исчезла, оставив лишь короткий белый рубец. Он тоже был зигзагообразным и пересекал линии судьбы и сердца, подобно молнии.

— Это твое, белый человек из города, — сказал Лемке и переложил пирог на колени Билли. Его первым импульсом было желание сбросить прочь подарок цыгана, избавиться как от подброшенного ему огромного паука. Пирог был теплым, и казалось, что внутри у него пульсировало что-то живое.

Лемке встал, посмотрел на него сверху вниз.

— Теперь ты чувствуешь себя лучше? — спросил он.

Билли осознал, что помимо странного чувства в отношении предмета, лежавшего у него на коленях, ему и в самом деле стало лучше. Слабость прошла. Сердце билось в нормальном ритме.

— Немного, — осторожно сказал он.

Лемке кивнул.

— Теперь будешь набирать вес. Но через неделю, может быть, через две начнешь снова терять вес. Только на этот раз до конца и без задержек. Если только не найдешь того, кто съест пирог.

— Да.

Взгляд Лемке был неподвижен.

— Ты уверен?

— Да! Да! — воскликнул Билли.

— Мне тебя немножко жалко, — сказал Лемке. — Не очень, но немножко. Когда-то ты мог быть покол — сильным. Теперь твои плечи сломаны. Не твоя ошибка… есть другие причины… у тебя есть друзья. — Он холодно улыбнулся. — Почему бы тебе не съесть твой собственный пирог, белый человек из города? Ты умрешь, но умрешь сильным.

— Уходи, — сказал Билли. — Я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь. Наши дела завершены — вот и все, что я знаю.

— Да, наше дело завершено, — Взгляд старика коротко переместился на пирог, потом снова на лицо Билли. — Будь осторожен. Смотри, кто съест еду, предназначенную для тебя, — сказал он и пошел прочь. На аллее обернулся. То был последний раз, когда Билли увидел невероятно древнее, невероятно утомленное лицо старика.

— Нету толчков, белый человек из города, — сказал Тадуз Лемке. — Никогда. — Он повернулся и пошел дальше.

Билли сидел на скамейке и наблюдал, пока старик совсем не скрылся.

Когда Лемке исчез в вечернем сумраке, Билли поднялся и пошел обратно. Сделав шагов двадцать, вспомнил что забыл кое-что. Вернулся к скамейке и забрал пирог. Он был еще теплым и словно слабо пульсировал. Только теперь это не вызывало особого отвращения. Подумал: ко всему можно привыкнуть.

После этого он пошел в направлении Юнион-стрит.

На полпути к тому месту, где Джинелли высадил его, увидел голубую «Нову», припаркованную у тротуара. И тогда он впервые осознал, что проклятье и в самом деле покинуло его.

Он был еще ужасно слаб, и сердце время от времени давало сбои, («Будто идешь и поскальзываешься на чем-то маслянистом», — подумал он), но оно исчезло. И теперь он точно понял, что имел в виду Лемке, когда говорил, что проклятье — живое существо, нечто вроде слепого младенца, который находился внутри него, питаясь им же. Пурпурфаргаде ансиктет. Оно ушло.

Теперь он явно ощущал, что пирог медленно пульсирует. Когда он посмотрел на пирог, то отчетливо увидел, что корка едва заметно ритмично шевелится, а стандартная тарелочка из толстой фольги продолжала сохранять тепло. Оно спит, подумал Билли, и его пробрала дрожь. Почувствовал, что словно бы несет спящего дьявола.

«Нова» стояла задними колесами на тротуаре, наклонившись передней часть к мостовой. Подфарники светились.

— Все закончено, — сказал Билли, открывая дверь для пассажира рядом с водителем. — Все по…

Он чуть не сел, но застыл на месте. В вечерних сумерках Билли едва не уселся на оторванную кисть руки своего друга. Она была сжата в кулак, из разорванной плоти сочилась кровь на обивку сиденья. Сжатая в кулак кисть была наполнена шариками от подшипника.

25. 122