Худеющий - Стивен Кинг (2009)

Кэри был вне себя от ярости, когда старый цыган потрогал его по лицу. Он поехал, чтобы повидаться с шефом полиции Рейнтри Алленом Чокером на следующий день после суда. Чокер был партнером по покеру и человеком понимающим.

Он сказал Кэри, что цыгане прибыли в Рейнтри прямо из Фэйрвью. Чокер ожидал, что они уедут вскоре сами по себе. И так уж пять дней тут болтались, обычно три дня для них — нормальный срок. Как раз достаточно, чтобы все заинтересованные подростки городка узнали свою судьбу, а безнадежно импотентные мужчины и климактерические женщины под покровом темноты пробрались в их табор, чтобы получить снадобья и мази. Через три дня интерес городка к цыганам сходил на нет. Чокер решил, что они просто дожидаются воскресной барахолки — «блошиного рынка». Это было ежегодным мероприятием в Рейнтри, на которое стекались жители четырех близлежащих городков. Аллен Чокер сказал Кэри, что решил позволить цыганам обработать толпу на «блошином рынке», вместо того, чтобы шпынять их, — это все равно что осиное гнездо разворошить. Но если в понедельник утром не отправятся, придется их вытурить.

Однако такая мера не понадобилась. Утром в понедельник табор покинул ферму, где располагался, оставив пустые бутылки и банки, черные пятна от костров, на которых готовили еду, и несколько покрывал, настолько завшивевших, что Чокер распорядился прикасаться к ним только длинными шестами.

В какой-то момент между закатом и рассветом цыгане снялись и покинули Рейнтри. Чокер сказал своему партнеру по покеру Кэри Россингтону, что они могли хоть улететь на другую планету, — ему наплевать. Главное — избавились.

В воскресенье после полудня старый цыган прикоснулся к лицу Кэри. Ночью они уехали. В понедельник утром Кэри зашел к Чокеру и подал жалобу (ее юридическая основа Леде Россингтон была неизвестна). Во вторник утром начались неприятности. После душа Кэри, спустившись к завтраку в одном халате, сказал: «Посмотри-ка, что это у меня?».

На коже чуть повыше солнечного сплетения у него оказалось шершавое пятно. Оно было светлее окружающей кожи, которая имела приятный цвет кофе со сливками (гольф, теннис, плаванье и лампы для загара зимой).

Пятно имело желтоватый оттенок, как у мозолей на пятках. Леда потрогала его и отдернула палец. Пятно было шершавым, как наждак, и странно твердым. «Броня», мелькнуло у нее в голове.

— Ты не думаешь, что этот чертов цыган меня чем-то заразил? — спросил ее Кэри с беспокойством. — Какая-нибудь инфекция? Парша?

— Но он же коснулся твоего лица, а не груди, дорогой, — ответила Леда. — Давай-ка быстрей одевайся. У меня бриоши горячие. Надень темно-серый костюм с красным галстуком. Ты — душка моя.

Два дня спустя вечером он позвал ее в ванную. Так закричал, что она бегом бросилась туда («Все наши худшие открытия происходят в ванной», подумал Билли). Кэри стоял без рубашки, в руке жужжала электробритва, глаза уставились в зеркало.

Пятно желтой отвердевшей кожи сильно увеличилось. По форме оно напоминало дерево, крона которого разрослась от груди к низу живота до пупка. Впрочем, и пятном это уже нельзя назвать — скорее, нарост толщиной в восьмушку дюйма. Она увидела на нем трещины, некоторые столь глубокие, что можно было просунуть в них монетку. Выглядело это страшно.

— Что это? — почти закричал он. — Леда, скажи, что это значит?

— Я не знаю. — Она постаралась говорить спокойно. — Тебе надо сходить к доктору Хаустону. Прямо завтра, Кэри.

— Нет. Не завтра, — сказал он, глядя на себя в зеркало, на кору желтоватой плоти. — Завтра, может, и лучше. Но лучше послезавтра. Нет, нет, не завтра.

— Кэри…

— Леда, дай мне крем «Нивея».