Книга Балтиморов - Жоэль Диккер (2017)

– А кто ж вы еще? Женщина, миленькая как не знаю что, совершенно потеряла голову, потому что помирает от любви к вам и не знает, как еще это до вас донести.

– Она меня не любит. Это было раньше.

– Вы что, издеваетесь? Вы врываетесь в ее жизнь, спокойную и уютную, устраиваете вселенский хаос, она решает сбежать и, несмотря ни на что, перед отъездом сообщает, как с ней связаться. Вам картинку нарисовать, что ли? Мне за вас тревожно, Маркус. Вы, похоже, вообще ничего не понимаете в любовных историях.

Я взглянул на листок, который держал в руке, и спросил Лео:

– И что мне теперь делать, мистер сердечный доктор?

– Звонить ей, дубина стоеросовая!

Я не сразу решился ей позвонить. А когда, собравшись наконец с духом, позвонил, ее телефон был недоступен. Наверно, сидела в самолете, летела в Калифорнию. Через несколько часов я предпринял вторую попытку; во Флориде было уже поздно, но в Лос-Анджелесе вечер только начинался. Она не ответила. Она перезвонила сама. Я снял трубку, но она молчала. Мы долго сидели у телефона, не говоря ни слова. Наконец она произнесла:

– Помнишь, когда брат умер… я тебе позвонила. Мне нужно было чувствовать тебя рядом, и мы часами молчали в трубку. Просто чтобы ты был со мной.

Я не ответил. Мы еще помолчали. Потом в трубке раздались гудки.

Балтимор, Мэриленд, октябрь 1995 года

Врачи скорой помощи не смогли заставить сердце Скотта биться снова; его смерть констатировали прямо на газоне футбольного поля Баккери. Назавтра уроки в Баккери отменили, в школе работали психологи. Всех пришедших учеников направляли в актовый зал, а из громкоговорителей в коридорах непрерывно звучал голос директора Бардона: “В связи с трагедией, случившейся вчера вечером, уроки сегодня отменяются. Всем ученикам пройти в актовый зал”. У шкафчика Скотта лежала гора цветов, свечей и мягких игрушек.

Скотта похоронили на кладбище в пригороде Нью-Йорка, откуда была родом семья Невиллов. Мы поехали туда все – Вуди, Гиллель, я, дядя Сол и тетя Анита.

Перед началом церемонии я искал Александру; ее нигде не было видно. Я нашел ее в похоронном бюро. Она сидела совсем одна и плакала. Одетая во все черное. Даже ногти накрасила черным лаком. Я сел рядом. Взял ее за руку. Она показалась мне такой красивой, что меня охватило эротическое желание – поцеловать ее ладонь. И я поцеловал. Она не отняла руку, и я поцеловал ее снова. Я целовал тыльную сторону руки, каждый палец. Она прижалась ко мне и прошептала на ухо:

– Не отпускай мою руку, Марки, пожалуйста.

Церемония была очень тяжелая. Я прежде никогда с таким не сталкивался. Дядя Сол и тетя Анита постарались нас подготовить, но вживую все оказалось совсем иначе. Александра была безутешна; я видел, как ее черные от туши слезы капали на наши руки. Я не знал, надо ли что-то ей говорить, утешать ее. Мне хотелось вытереть у нее под глазами, но я боялся оказаться неловким. И ограничился тем, что сжимал ее руку так сильно, как только мог.

Мучительнее всего были даже не печальные обстоятельства, а явственно ощутимое напряжение между Патриком и Джиллиан. Патрик произнес надгробную речь о сыне, мне она показалась прекрасной. Он назвал ее “Смирение отца больного ребенка”. В ней он отдал должное Вуди и Гиллелю и поблагодарил их за то счастье, какое они принесли Скотту. Сказал он о них примерно следующее:

– Счастливы ли мы по-настоящему, мы, состоятельные жители Оук-Парка или Нью-Йорка? Кто из нас может утверждать, что познал полное счастье?

Мой сын Скотт был счастлив. Счастлив благодаря двум мальчикам, которые вывели его в жизнь.

Я видел сына до появления Вуди и Гиллеля – и видел его после.

Спасибо вам обоим. Вы подарили ему улыбку, какой я у него прежде не видел. Вы подарили ему силы, каких я за ним прежде не знал.

Кто, даже прожив долгую жизнь, может утверждать, что сделал счастливым хоть одного из своих ближних? Вы это можете, Гиллель и Вуди. Вы это можете.