Имя розы - Умберто Эко (2014)

«Минуточку. Мы утверждаем, что ее нет, на основании того, что мы ее не нашли. Но может быть, мы ее не нашли на основании того, что не увидели, а она там была…»

«Но мы везде посмотрели!»

«Смотрели. Но не видели. Или видели, но не увидели… Скажи, Адсон, как, по-твоему, Северин описывал эту книгу? Какими словами он пользовался?»

«Он сказал, что нашел чужую книгу на греческом языке».

«Нет! Я вспомнил. Он сказал – странную книгу. Северин был ученый человек. А ученому греческая книга не может показаться странной. Даже если этот ученый греческим не владеет. Он хотя бы распознает алфавит. Ученый и арабскую книгу странной не назовет, даже если не знает арабского… – и вдруг он замер с открытым ртом. – Стой! Что делала арабская книга у него в лаборатории?»

«Но ведь арабскую книгу он не назвал бы странной?»

«Да. В этом вопрос. Если он назвал книгу странной, значит, в ней было что-то необычное. Хотя бы на его взгляд – на взгляд травщика, а не библиотекаря… В библиотеках иногда старинные рукописи переплетают по нескольку в один том. К примеру, собирают воедино забавные и любопытные тексты: один по-гречески, другой по-арамейски…»

«…и третий по-арабски!» – взвыл я, пронзенный внезапной догадкой.

Вильгельм свирепо ухватил меня за шиворот, выволок из нартекса и погнал обратно к лечебнице. «Скотина тевтонская, лопух, невежда, ты посмотрел только на первый лист, а в середину не заглянул!»

«Но учитель, – тяжело дыша, отбивался я, – ведь вы сами посмотрели на показанный мною лист и сказали, что там по-арабски, а не по-гречески!»

«Да, Адсон, ты прав! Это я – скотина! Бежим, живей, живей!»

Добежав до лаборатории, мы с трудом протиснулись внутрь, потому что как раз в это время послушники выносили тело. Другие любопытные слонялись по комнате. Вильгельм бросился к столу, перебрал все тома, разыскивая тот, заветный. Он швырял их один за другим на землю под недоуменными взглядами послушников, а потом стал подбирать и снова класть на стол, листая каждый не менее двух раз. Увы, увы, арабской рукописи уже не было! Я смутно вспомнил общий вид ее переплета, не толстого, довольно истрепанного, с легкой металлической окантовкой.

«Кто входил после того, как мы вышли?» – спросил Вильгельм у какого-то монаха. Тот пожал плечами. Было ясно, что заходили все – и никто.

Мы обсудили возможные варианты. Малахия? Правдоподобно. Он знал, что ищет. Наверное, он выследил нас, увидел, как мы выходим с пустыми руками, вернулся и действовал наверняка. Бенций? Я вспомнил, что во время перепалки насчет арабской книги он хихикал. Тогда я подумал, что он смеется над моим невежеством. А он, наверно, смеялся над недогадливостью Вильгельма. Он ведь хорошо знал, в скольких обличьях может предстать старая рукопись. Он, вероятно, сразу обратил внимание на то, о чем не подумали мы с Вильгельмом. Хотя обязаны были подумать. А именно – на то, что Северин не знал арабского и, значит, незачем ему было держать при себе книгу, которую он не мог прочесть… А может быть, все-таки не Малахия и не Бенций, а кто-то третий?