Уголек в пепле - Саба Тахир (2016)

– Как за шлюху с нее не получить больше сотни марок, – возразил кочевник. Его переливчатый голос обволакивал. – А мне нужно двести.

Работорговец фыркнул, и мне захотелось придушить его за это. Во дворах соседних домов били подсвеченные фонтаны, сновали рабы-книжники. Дом этого толстяка являл собой нагромождение арок, колонн и внутренних двориков. Двести серебряных для него – капля в море. Он наверняка заплатил гораздо больше за гипсовых львов, восседавших по обеим сторонам от входной двери.

– Я надеялся продать ее как домашнюю рабыню, – продолжил кочевник. – Я слышал, ты ищешь такую.

– Да, – признал работорговец. – Комендант наседает на меня вот уже несколько дней. Ведьма продолжает убивать девочек. Нрав у нее как у гадюки.

Работорговец разглядывал меня, словно фермер теленка, и я задержала дыхание. Затем он покачал головой.

– Она слишком мала, слишком юна и слишком красива. Она не продержится и недели в Блэклифе, а искать ей замену – это новые хлопоты, мне они не нужны. Я дам тебе за нее сотню и продам Мадам Мох, что в доках.

Капельки пота стекали по лицу кочевника, хотя внешне оно казалось спокойным. Мэйзен велел ему сделать что угодно, лишь бы доставить меня в Блэклиф. Но если бы он сразу сбросил цену, работорговец мог заподозрить неладное. Если все же он продаст меня в бордель, неизвестно, как быстро Ополчение сможет меня оттуда вызволить. Если же он вообще меня не продаст, мои попытки спасти Дарина пойдут прахом. «Сделай что-нибудь, Лайя, – Дарин снова побуждал меня набраться мужества. – Или я умру».

– Я хорошо глажу одежду, господин, – выпалила я прежде, чем смогла обдумать свои слова.

Кочевник открыл рот, а работорговец посмотрел на меня как на крысу, которая вдруг начала жонглировать.

– И я… я умею готовить. И убираться, и делать прически, – я перешла на шепот. – Я буду… буду хорошей служанкой.

Работорговец осмотрел меня с ног до головы, и я пожалела, что посмела заговорить. Затем его глаза сверкнули хитрым, почти довольным блеском.

– Боишься стать шлюхой, девочка? Не понимаю почему. Это вполне честное ремесло.

Он снова обошел меня, вздернул мой подбородок, пока я смотрела в его зеленые, как у рептилии, глаза.

– Говоришь, умеешь делать прически и гладить одежду? А на рынке сможешь справиться сама?

– Да, сэр.

– Читать ты, конечно, не умеешь. А считать?

Разумеется, я могу и считать, и читать, жирный боров.

– Да, сэр, я могу считать.

– Она должна научиться держать язык за зубами. И придется ее привести в порядок, я вычту это из ее стоимости. Нельзя везти ее в Блэклиф, когда она выглядит как трубочист. Я дам ее за сто пятьдесят серебряных, – подсчитал работорговец.

– Я всегда могу отдать ее в любой патрицианский дом, – возразил кочевник. – Под всей этой грязью девочка чудо как хороша. Уверен, мне за нее неплохо заплатят.

Работорговец сузил глаза. Я испугалась, что человек Мэйзена ошибся, подняв цену. Давай же, скряга, внушала я работорговцу. Раскошелься!

Работорговец достал мешок с монетами. Я с трудом скрыла облегчение.

– Тогда сто восемьдесят серебряных. И не медяком больше. Сними с нее цепи.

Меньше чем через час повозка-призрак уже везла меня в Блэклиф. Широкие серебряные браслеты – их носили рабы – украшали каждое запястье. От ошейника к железной перекладине внутри повозки шла цепь. Кожа сияла чистотой после того, как меня помыли две девушки-рабыни. Мои волосы они собрали в тугой узел так, что болела голова. Меня нарядили в платье из черного шелка с тесным корсажем и юбкой в ромб. Это было самое красивое платье, что мне доводилось носить. И все же я возненавидела его с первого взгляда.