Скрытые в темноте - Кара Хантер (2019)

Глянув на меня, Алекс отворачивается и смотрит на мелькающие за окном поля.

– Прости. Я не так хотел выразиться.

Алекс отмахивается рукой, но голову не поворачивает. Она тоже знает, когда надо остановиться.

* * *

Мы приезжаем в больницу, и Алекс, к моему изумлению, решает пойти со мной.

– Уверена? Ты же ненавидишь больницы.

– Все лучше, чем сидеть тут и ничего не делать.

На третьем этаже меня встречают Эверетт и врач – прямо будто из медицинского сериала «Катастрофа» (или как он там называется).

– Титус Джексон, – представляется он, пожимая мне руку. – Боюсь, я могу лишь повторить все то, что уже рассказал констеблю Эверетт. Пациентка определенно рожала, однако недавних следов сексуального насилия не обнаружено – ни вагинальных, ни синяков на теле.

– Она все еще под действием успокоительных?

– Уже нет. Хотя по-прежнему молчит.

– Можно к ней зайти?

Джексон медлит с ответом.

– Только на пару минут и по одному. Психологически она очень уязвима. Сильно беспокоится, когда к ней подходят близко, особенно мужчины. Учтите это.

– Я умею общаться с жертвами насилия.

– Не сомневаюсь, однако тут замешано не только насилие.

Я киваю. Он прав.

– А что с ребенком?

– По вашей просьбе коллеги из педиатрического отделения провели еще один осмотр – никаких намеков на сексуальное насилие. Хотя вы и сами прекрасно знаете, что иногда с детьми творят такое, от чего не остается следов на теле.

– Все верно. Я знаю.

Я поворачиваюсь к Алекс.

– Я побуду здесь, – говорит она, предвосхищая мой вопрос.

– Могу проводить вас в комнату ожидания, – предлагает ей Эверетт. – Чуть дальше по коридору.

* * *

Подойдя к палате девушки, я делаю то же самое, что сделал бы любой другой: останавливаюсь и смотрю на нее через стекло. И мне вдруг становится стыдно. Чувствую себя вуайеристом. Интересно, а каково ей здесь, в четырех больничных стенах, полных заботы, но все же напоминающих тюрьму? Глаза открыты, и хотя за окном полно деревьев, травы и других зеленых красот природы, которых бедняга была лишена бог знает сколько времени, она пялится в потолок. На ряды одинаковых бесцветных плиток.

Я стучу – девушка резко приподнимается на койке. Я медленно открываю дверь и захожу внутрь, но не приближаюсь к ней. Все это время она пристально следит за мной взглядом.

– Я из полиции. Меня зовут Адам.

Она вроде бы как-то реагирует, но неопределенно.

– Вы уже видели мою коллегу, констебля Эверетт. Верити.

Это имя она явно узнает.

– Мы все очень за вас переживаем. Вы прошли через нечто ужасное.

Ее губы дрожат, она цепляется за одеяло.

Я достаю листок бумаги.

– Знаю, вы пока ни слова не сказали и, наверное, просто не можете. Ничего страшного. Я все понимаю. А написать сумеете? Хоть что-нибудь, что вы помните. Это нам очень помогло бы.

Девушка смотрит на меня, но без опаски. По крайней мере, мне так кажется. Я вынимаю из кармана ручку и делаю пару осторожных шагов по направлению к койке, готовый отступить, если она забеспокоится. Однако ничего подобного не происходит – она лишь наблюдает за моими движениями.

Я медленно кладу бумагу и ручку на прикроватный столик, совсем близко от нее, и возвращаюсь к двери.

Только через пять минут бедняга решается к ним прикоснуться.

Пять минут я терпеливо и молча жду. Это не какой-то особый талант, но я способен на такое, если оно того стоит. А сейчас ставки очень высоки.

Девушка протягивает руку и берет листок. Потом ручку. Пишет долго и нерешительно, словно забыла, как это делается. Протягивает мне бумагу, и я вижу, что она едва сдерживает слезы.

На листке всего одно слово. Всего четыре буквы.

Вики

* * *

Когда я выхожу в коридор, Эверетт замечает выражение моего лица и спешит узнать:

– Она что-нибудь сказала?