Тайное место - Тана Френч (2018)

Не смог довести дело до конца. За этими стенами меня ждал отдел нераскрытых преступлений, и Мэкки, самодовольный козел, был прав: я паренек, который не продержался и двенадцати часов в высшей лиге, а уж они с Конвей постараются, чтобы об этом узнали все. Какими манящими и блестящими перспективами представлялись мне в мой первый день Нераскрытые Преступления, широкой дорожкой для разбега и прыжка вверх. Сейчас это выглядело как обшарпанный жалкий тупик. То, о чем я мечтал, оно здесь. Было здесь. Один день – и все кончилось.

Оставалось только смутное утешение: все и так почти кончено. Еще до вероломной атаки Мэкки мы начали ходить по кругу. И если бы он не перекрыл кислород, это сделала бы сама Конвей. Мне оставалось только дождаться, пока ее терпение иссякнет, а потом отправляться домой и постараться забыть, что этот день вообще начинался. Как бы я рад был оказаться одним из тех чуваков, кто пьет и пьет, пока такие дни не канут в небытие. Даже лучше – из тех, кто пишет своим приятелям в такие дни: паб. И чувствует, как дружеское кольцо смыкается вокруг него.

Всем известно, что жена и дети связывают и ограничивают. Но люди отчего-то не замечают, что друзья, настоящие, делают то же самое и так же неумолимо. Друг, он вынуждает тебя угомониться, остепениться. Чего вы вместе достигли – на том вы и остановитесь. Это твой рубеж, твоя конечная остановка.

Но дело даже не в положении. Друг не позволяет тебе измениться, на веки вечные загоняя в привычный образ. Если у тебя есть верные друзья, которые знают тебя как облупленного, под всеми слоями того-сего, преходящего и суетного, показного, тогда не остается шансов для волшебного превращения когда-нибудь в существо твоей мечты. Ты становишься прочным и цельным; ты тот человек, которого хорошо знают друзья, во веки веков.

Ты любишь красивое, сказала Конвей и была права. Я скорее умру, чем соглашусь стать непонятно кем, жить непонятно где без всей красоты, которую только смогу раздобыть. Если бы мне хватило и некрасивого, я мог бы остаться там, где начинал, успешно жить на пособие по безработице, иметь жену, которая люто ненавидела бы меня, дюжину сопливых спиногрызов и телик во всю стену, по которому день и ночь крутили бы ток-шоу про пищеварение. Можете называть меня надменным, спесивым, но я, мальчик из муниципального жилья, считаю, что заслужил большего. Я свято верил в это еще прежде, чем дорос до простой мысли: я и добьюсь большего.

И если для этого придется отказаться от друзей, я был готов. И отказался. Я так и не встретил человека, который привел бы меня туда, где я хочу остаться, смотрел на меня и видел того, кем я хотел быть, ради которого стоило отречься от того заветного большего, от мечты.

Там, под тяжкой сенью Килды, до меня наконец дошло – слишком поздно. Тот свет, что я увидел в Холли и ее подругах, яркий до боли, редчайшее чудо, на которое я наткнулся в этих стенах и которому позавидовал, – это чудо, думал я, должно быть, сошло на них вместе с эхом от высоких сводов, с отблесками полированного старинного дерева. Я ошибался. Свет исходил от них самих. От того, как они жертвовали всем друг ради друга, обрезали ветви своего будущего и швыряли в пламя дружбы. Все, что казалось мне прекрасным, все эти балюстрады и мадригалы, – это ничто. Я упустил самое главное, суть.

Мэкки разом учуял во мне червоточину и сразу все про меня понял. Просек, что в школе я отказывался от предложенных ребятами косячков, потому что, не дай бог, застукают и выгонят; знал, кем я был в училище – широкая улыбка и невнятные отговорки, лишь бы держаться подальше от больших добродушных ребят, которым предстояло всю жизнь провести в форме патрульных. Он наблюдал, как я подсидел Кеннеди, и отчетливо понимал, чего не хватает в человеке, который так поступает.