Синдром Е - Франк Тилье (2017)

Вскоре после Нового года… Значит, тела в промышленной зоне под Граваншоном были закопаны меньше семи месяцев назад. Шарко догадывался, какой ответ получит на следующий вопрос, но все-таки хотел услышать эти слова из уст брата Мухаммеда.

– Почему не верили?

– Потому что такие парни, как он, не способны остановиться. Мне показывали фотографии той девушки, которой он сжег все между ног. Это было давно, но фотографии так и засели у меня в башке. То, что сделал мой брат, бесчеловечно! – Хаким вздохнул. – Последний раз брат жил тут у меня примерно неделю, да, да, как раз неделю… Он ушел с несколькими шмотками в рюкзаке где-то в середине января…

Араб помолчал.

– Никогда, ни на секунду я не верил, что он это сделает. И не ошибся.

– Что он сделает – что́?

Хаким Абан опять вздохнул, встал, выдвинул ящик, достал оттуда измятую брошюрку и протянул ее Шарко.

Сердце комиссара на миг замерло, потом забилось снова.

Все прояснилось за долю секунды.

В брошюрке воспевались подвиги Иностранного легиона.

Шарко встретился взглядом с глазами потрясенной не меньше его самого Люси.

Хаким вернулся на кушетку, бессильно свесил руки между могучих бедер.

– Когда Мухаммед был еще в тюрьме, он нашел эту книжонку в каком-то глянцевом журнале, знаете, как рекламные буклеты туда вставляют… Ну и все. Послушать его – так не захочешь, а поверишь, что рука судьбы, что откровение, все такое. В общем, он решил записаться в этот легион. Покончить с прошлым – как не бывало. Сменить имя и все начать с нуля. Как же, как же…

Он взял в руки фотографию с братом, долго в нее всматривался.

– Дурачок, зачем ты умер?

В глубине души Шарко ликовал. Иностранный легион!.. До чего же четко все соответствует открытиям последних дней!.. Люси тем временем продолжала допрос:

– Есть ли у вас хоть какие-то доказательства, что брат записался в легионеры? Он с кем-то переписывался, кому-то звонил или ему звонили? Покупал железнодорожные билеты… на юг?

– Например, в Обань?[27] – уточнил Шарко.

Араб покачал головой:

– Нет, я же только что сказал, никуда он не завербовался. Я знал, что он на это не способен. Чересчур неуравновешенный, непоследовательный. Для него не было никаких авторитетов, Мухаммед просто не выносил, когда им командуют. Ну разве можно представить его легионером? Вот как-то возвращаюсь я с работы, а Мухаммеда и след простыл. Даже брошюру свою не взял с собой. Не попрощался со мной, ничего… Я так и знал, что рано или поздно, но полиция ко мне наверняка нагрянет…

Комиссар играл желваками, уставившись на страницу рекламного проспекта с фотографией солдата в белой форменной фуражке. Легионер – вся грудь в медалях – гордо позировал перед камерой. Шарко был уверен, что парень все-таки записался в легион, но ему не хватало убедительных доказательств. Наверняка записался, пусть даже брат думает, что такого не может быть!

– У вас есть родственник, может быть, друг или хороший знакомый, к которому Мухаммед мог отправиться, уйдя отсюда, или с кем мог хотя бы поговорить перед отъездом?

– Никого, кроме пропащих парней, у него в друзьях даже и не представляю…

Шарко продолжал размышлять. Все постепенно становилось на свои места, но оставалось одно противоречие: зачем отрезать кисти рук, срезать татуировки и вырывать зубы у человека, которого так легко опознать по ДНК? Как бы то ни было, в легионе не могли не знать, что за Мухаммедом тянется шлейф тяжких преступлений. Конечно, они пренебрегают прошлым своих рекрутов, но тем не менее тщательно проверяют их, прежде чем оформить документы о вступлении. Наверняка им было известно и о том, что все данные об этом парне есть в Национальной картотеке, и о том, что именно он успел совершить.

Разве только…

Темные глаза Шарко снова обратились к фотографии двух братьев.