Синдром Е - Франк Тилье (2017)

Шарко и его спутнице пришлось отдать охраннику свои мобильные (а вдруг бы им захотелось что-нибудь сфотографировать или записать на диктофон?), и их пропустили в кабинет, напомнивший парижанину залы Версаля: огромный, поражавший масштабностью и роскошью. Пол тут был мраморный, везде стояли вазы – в форме каноп или сосудов минойской эпохи, позолоченная бронза, стены украшали гобелены с фигурами… Под потолком крутился, гоняя пропыленный насквозь воздух, громадный вентилятор. Шарко про себя улыбнулся: все вокруг – национальное достояние и принадлежит государству, а вовсе не толстяку-честолюбцу, который сейчас тяжело плюхнулся на стул и закурил сигару местного производства. Большинство каирцев носят свои жиры с достоинством, но только не этот тип!

Египтянин протянул обе руки с открытыми ладонями к двум стульям, Шарко и Нахед сели, и переводчица сразу же достала из сумки блокнот с авторучкой. На молодой женщине было длинное платье цвета хаки и туника в тон, слегка приоткрывавшая загорелую шею. Главный инспектор полиции Каира уставился на Нахед своими свинячьими глазками и принялся откровенно ее рассматривать. Здесь, кажется, любят показать, что ценят женскую красоту, не то что на улице, где стоит какому-нибудь существу женского пола, не занавесившему физиономию, попасться на глаза мусульманину, как раздается осуждающее шиканье.

Инспектор пригладил свои усики, взял в руки лежавший перед ним на столе лист бумаги и стал зачитывать вслух имевшийся там текст. Он читал, а Нахед заполняла блокнот стенографическими значками. Наконец Нуреддин сделал паузу, и молодая женщина перевела записанное:

– Он сказал, что вы – специалист по серийным убийствам и особо сложным преступлениям. Сказал, что вы больше двух десятков лет служите в уголовном отделе французской полиции. Сказал, что это впечатляет. И спросил, как там Париж.

– Париж еле дышит. А как тут Каир?

Главный инспектор улыбнулся, не выпуская из зубов сигары, и продолжил. Нахед умолкла, но, дописав очередной фрагмент речи, заговорила снова:

– Паша Нуреддин сказал, что Каир содрогается в ритме покушений, из-за которых трясет весь Ближний и Средний Восток. Он сказал, что Каир задыхается в исламистских сетях, куда более опасных, чем свиной грипп. Он сказал, что здесь выбрали не ту мишень, когда решили массово забивать и сжигать свиней на территории города.

Шарко вспомнил отдаленные черные дымы по периметру города: стало быть, это жгли забитых свиней. Ответил он на автомате – и чуть не блеванул от собственного ответа:

– Согласен с вами.

Нуреддин покачал головой, изрыгнул еще пару проклятий и наконец подвинул к парижанину старенькую папку:

– Он говорит, здесь, в этой папке, все, что есть по вашему делу. Это досье тысяча девятьсот девяносто четвертого года. В компьютерах искать бессмысленно – дело слишком давнее. Он говорит, вам еще повезло, что эту папку удалось найти.

– Наверное, мне следует поблагодарить?

Нахед перевела, что комиссар Шарко бесконечно благодарен главному инспектору.

– Он говорит, вы можете изучить материалы здесь, на месте, прямо сейчас, а если захотите – можете вернуться завтра. Двери для вас всегда открыты.

Ну да, конечно, двери-то открыты, но они бронированные, и перед ними – церберы, которые ни малейшего жеста твоего не упустят. Шарко кивком поблагодарил, снял с папки резинки и открыл ее. Внутри оказался прозрачный файлик, где, по всей видимости, хранились сделанные на месте преступления фотографии. Кроме них, в папку были сложены всякие бумажки: акты, протоколы, карточки со сведениями о девушках – судя по всему, жертвах… Десятки и десятки страниц, заполненных арабской вязью.

– Попросите, пожалуйста, комиссара рассказать мне об этом деле… От одной только мысли о том, что вам придется все это переводить, меня начинает подташнивать.

Нахед повиновалась. Нуреддин с томным видом затянулся сигарой и выпустил облако дыма.