Природа зверя - Луиза Пенни (2017)

– Передают «идите в жопу», – сказал Оливье, возвращаясь к бумагам. – Думаю, вы догадались, кто звонит. Она хочет выпить с вами обоими «Лисола».

Минуту или две спустя Гамаш посмотрел на Бовуара:

– Пожалуй, тебе нужно сходить к ней.

– Мне тоже так кажется, – сказал Бовуар, вставая.

– К кому? – спросил Розенблатт, откладывая в сторону номер «Квебек газетт» от 1778 года.

– К Рут, – ответил Габри.

– Он идет помогать ей убираться в доме? Сейчас?

Оливье пожал плечами.

– Продолжайте искать, – сказал Гамаш, стоя на коленях перед перевернутым ящиком.

У него за спиной горел огонь, а над головой тикали часы.

Глава сороковая

– Что случилось? – спросил Бовуар, садясь рядом с Рут в ее гостиной.

Месье Беливо сидел напротив них на садовом стуле, который показался ему знакомым, потому что когда-то принадлежал ему.

Дом Рут был полон вещами, которые она называла найденными. Она и в самом деле находила их – в домах других людей.

– Я знаю, где чертежи.

– Где? – спросил он.

Она наклонилась и постучала пальцем по рукописи, которая лежала на доске, накрывшей стопку книг, «найденных» в магазине Мирны.

– Пьеса? – спросил Жан Ги. – Мы уже про нее знаем.

– Не пьеса, тупица, – рявкнула она. – Вот что.

Она стукнула по обложке, и он раздраженно выпучил глаза:

– Да бога ради, говорите толком!

И тут он понял, на что она показывает. Не на саму пьесу, а на заголовок.

– «Она сидела и плакала», – сказал он. – Вы думаете, ключ в названии?

– Тут отсылка к Вавилону, верно? – сказала Рут. – А что хотел увековечить Флеминг? Что доставило бы ему самое сильное наслаждение?

– Мгновение отчаяния, – ответил ей месье Беливо.

– Не понимаю.

– Он пришел просить о помощи, а я отправила его к Алу Лепажу, – сказала Рут. – На все была готова, только чтобы его не видеть.

Бовуар слушал, кивая. Ничего нового он не услышал, зачем же повторять уже известное? Рут снова ткнула пальцем в название.

«Она сидела и плакала».

– Почему он так назвал свою пьесу? – спросила Рут. – Мы ее только что прочли. Ни одна женщина там не садится и не плачет. И вообще никто не плачет. Откуда же название?

Гамаш посмотрел на гору бумаг на полу. Повсюду в бистро были разбросаны старые газеты и журналы. Но никаких чертежей они не нашли.

Неужели он упустил что-то? До шести оставалось десять минут, а они ничуть не приблизились к обнаружению чертежей «Проекта „Вавилон“».

Он посмотрел на рукопись, на эту треклятую рукопись, которую он швырнул на стул в бистро. Неужели Флеминг солгал? Теперь это казалось вероятным.

«Она сидела и плакала». «Она сидела и плакала».

Название, надо признать, было странное. Никто в пьесе, ни мужчина, ни женщина, не сидел и не плакал. И не стоял и не плакал. Там вообще никто не плакал.

А библейская цитата выглядела так: «На реках Вавилонских мы сидели и плакали». «Мы» сидели, не «она». Исковерканная цитата. Однако Флеминг знал Библию, значит сознательно изменил слова. Сознательно. Гамаш вспомнил, как Флеминг прикоснулся пальцем к рукописи, как гладил слова названия, говоря: «Вы и не догадываетесь, почему я написал пьесу. Вы бы не приехали, если бы догадались».

Дело было не в пьесе, а в названии.

«Она сидела и плакала».

Гамаш заставил себя сесть в кресло и положил пьесу на колени. Оливье, Габри и Розенблатт смотрели на него.

– Вы больше ничего не будете делать? – спросил Габри. – Вы подняли руки?

– Ш-ш, – проговорил Оливье. – Он делает. Он думает.

«Что это означает?» – спрашивал себя Гамаш, отрешившись от всего остального мира.

Флеминг спрятал чертежи, а потом написал пьесу. Пьесу, действие которой разворачивалось в вымышленных Трех Соснах. Он прищурился. Все персонажи искали одну вещь.