Узел смерти - Альбина Нурисламова (2020)

Учителя, соседи (кроме Клары с первого этажа), одноклассники в голос говорили о том, что Чак был вежливым и спокойным, хорошо успевал в школе, занимался спортом. Подтверждали, что Происшествие с Тасей, случившееся несколько месяцев назад, подорвало его психику.

В общем, в итоге его отправили на лечение и, по словам Ивана Игоревича, должны были исцелить и отпустить. Чак знал, что внутри него нет болезни, так что лечить нечего, но помалкивал.

– У него ведь и наследственный фактор, – говорил врач Ивану Игоревичу. Говорил так, словно Чака не было рядом, или же он был глухим или умственно отсталым, а потому ничего из сказанного не мог понять. – Мы нашли документы, медицинские карты. Неизвестно, говорила ли ему мать о том, что его отец покончил с собой, но в любом случае, психического здоровья это мальчику не прибавило.

– Отец, а теперь вот мать, – тренер с болью смотрел на Чака. – Да еще сестра… Бедный ребенок. Просто рок какой-то.

– Мистики сказали бы, что это карма, – вздохнул врач.

Чак давно не считал себя ребенком. Что такое карма, понимал весьма приблизительно. Но, понятное дело, ему в голову не приходило возражать – даже когда он снова стал говорить.

Заговорил Чак спустя месяц после начала лечения, и врачи считали, что он идет на поправку. Чак глотал пилюли, посещал групповые и индивидуальные занятия, послушно отвечал на вопросы и, как говорил доктор Ивану Игоревичу, активно способствовал своему выздоровлению. Слава Богу, ни рентген, ни терапия не могли заглянуть ему в голову, открыть то, о чем он думал на самом деле.

– Хочешь рассказать мне, что тогда случилось? – спросил тренер через полгода. – Я не знаю, правильно это или нет, с медицинской точки зрения, но, может, тебе полегчает, если выговоришься? Ты знаешь, все останется между нами.

Чак и сам не понимал, что лучше – проговорить вслух или промолчать. Подумал и решил, что рассказать можно. Это ведь как с уборкой: вымоешь пол, вынесешь мусор, и дышать легче. Так и тут: надо убрать всю муть, выпустить из себя.

Говорил Чак долго, почти час. Старался ничего не упустить, на Ивана Игоревича не смотрел, чтобы не сбиться. Если бы прочел на лице своего старшего друга и покровителя недоверие или насмешку, если бы почувствовал, что тот не верит, не смог бы закончить.

Когда поднял глаза на тренера, увидел, что тот смотрит сочувственно, понимающе и как-то очень участливо.

– Не верите, – с угрюмой обреченностью констатировал Чак. – Думаете, раз в дурке лежу, то псих.

– Нет, что ты, – досадливо поморщился Иван Игоревич. – Не думаю я ничего такого! Но ты же умный парень, должен понимать: все, что с тобой случилось, сильно тебя подкосило. Вот твое подсознание и выдумало это…я уж не знаю, как правильно сказать… чудовище. Я думаю, ты сердишься на сестру, с нее ведь все началось. Вот она тебе и виделась в таком обличье. – Тренер вздохнул. – Я не специалист, конечно…

– А говорите, как мой врач, – заметил Чак.

Иван Игоревич смешался, но поспешил взять себя в руки.

– Ты знаешь, какие фокусы с нами психика может выкидывать, на что мы способны! Особенно в стрессовой ситуации. Я как-то читал, у одной женщины ребенок под машину попал – автобус ему на ногу, что ли, наехал. Так она подскочила и приподняла его! Вместе с пассажирами!

– Я ничего такого не делал. – Чак уже жалел, что взялся откровенничать.

– Транспорт ты не поднимал. Но ты – бессознательно, конечно! – выдумал то, чего не было, чтобы защитить себя, спасти.

Наверняка после того разговора Иван Игоревич обсудил все с лечащим врачом Чака, потому что тот нет-нет да затрагивал вопрос о том, как изменилась Тася, что Чак чувствовал к ней и прочее в том же духе.

Но, в общем, жизнь в клинике была, в каком-то смысле, спокойнее, чем последние месяцы дома. Лекарства притупляли боль от потери мамы, единственного родного человека, и чаще всего Чаку удавалось поспать.