Выхода нет - Кара Хантер (2019)

– Теоретически он отвечает абсолютно всем критериям, – продолжает Гоу. – Даже слишком, если говорить начистоту. Высокообразован, успешен, очень неравнодушен к тому, как его воспринимают окружающие, – и вдруг совершенно неожиданно сталкивается с банкротством, или с обвинением, или еще с чем-то, что может повлечь за собой сильное понижение социального или профессионального уровня. А здесь еще и его сорокалетие… Вы не поверите, как эта цифра может повлиять на человека. Особенно на мужчину, чье самоуважение зависит от его статуса и успеха. Они начинают задаваться вопросом: «И что, это все, чего я достиг? Неужели все?» Побывал там-то, сделал то-то. Успел разочароваться в том-то… Самому факту убийства семьи обычно предшествуют серьезные изменения в поведении: человек в таком состоянии становится импульсивным, агрессивным, непредсказуемым, неразборчивым в сексуальных связях – именно то, что произошло с вашим клиентом…

– Хотя Эсмонд категорически отрицает это обвинение.

– Вот именно. Хотя он это и отрицает. Если послушать вас, то весь его мир на грани катастрофы.

– Его мир. Но не мир его семьи. И даже если ему захотелось покончить счеты с жизнью, совсем не обязательно было убивать их.

– Некоторые из этих людей убеждают себя, что таким образом оказывают своей семье услугу. – Гоу пожимает плечами. – Спасают ее от публичного позора или потери привычного уровня жизни.

– А другие?

– У них могут быть довольно темные мотивы. Некоторые встают на позицию «если не моя, то вовсе ничья». Именно поэтому многие поджигают именно семейный дом – это для них как символический, так и реальный акт разрушения. Некий способ вновь взять под контроль ситуацию, которая контролю уже не поддается.

– Но каким образом они умудряются оправдывать подобные действия?

– А они их не оправдывают – по крайней мере, не в том смысле, о котором думаете вы. После того как принимается решение о самоубийстве, обычные человеческие правила перестают действовать. Даже если речь идет о столь глубоко укоренившемся табу, как убийство собственных детей.

– Но Эсмонд не убил себя. Насколько нам это известно.

– А может быть, вы просто еще не успели найти тело? – Брови Гоу лезут вверх.

Такой вариант не исключен. Вокруг леса, где трупы могут лежать месяцами.

– Но если он хотел разом со всем покончить, – продолжаю я со своими вопросами, – тогда зачем было выбирать такой сложный вариант убийства семьи и при этом не убить и себя заодно?

– Дело в том, – Гоу подносит чашку к губам, – что только около семидесяти процентов деструктивных личностей убивают сами себя. Не многим это известно. Некоторые из них пытаются, но либо терпят неудачу, либо у них в последний момент сдают нервы. Поищите в Сети Жан-Клода Романа[82] – совершенно потрясающий случай; сейчас они собираются сделать о нем фильм…

– Но если они не умирают, то что же делают в дальнейшем?

– Убегают. – Гоу смотрит на меня сквозь очки. – Как правило. И если их ловят, то они заявляют о частичной невменяемости – каком-нибудь психологическом срыве или внезапном помрачении рас- судка.

Я хорошо помню, что у Эсмонда в юности уже был один случай диссоциативного поведения. Неужели Сомер была права, когда спрашивала меня, не может ли он повториться? Когда я рассказываю этот эпизод Гоу, тот кивает.

– Не исключу. По крайней мере, до того, как сам с ним не поговорю. Вполне может возникнуть какая-то посттравматическая реакция. Естественно, после самого происшествия.

– А до него? Не мог ли у него приключиться нервный срыв или помрачение рассудка, о которых вы только что говорили?

Гоу мрачнеет.