Выхода нет - Кара Хантер (2019)

В холодильнике я нахожу половину пиццы и полбутылки красного – так что на вечер я в порядке. Кладу пиццу в микроволновку и иду по дому, задергивая шторы на всех окнах. С тревогой понимаю, что становлюсь похожим на своего отца. Зимой он выводил нас из себя тем, что каждое утро, как по будильнику, переходил из комнаты в комнату с полотенцем в руках, вытирая конденсат на окнах. Хотя, успокаиваю себя, я еще не настолько запрограммирован. Пока еще.

В гостиной на мгновение останавливаюсь, чувствуя, что в ней что-то изменилось. Я не заходил в эту комнату вот уже несколько дней, с того самого момента, как у меня была Сомер. И, наверное, в ней все дело. Должно быть, она здесь что-то передвинула, когда убиралась. Не слишком, но я это замечаю. И сейчас понимаю – фотографии на камине стоят в другом порядке. Внезапно в голове у меня возникает образ констебля, разглядывающей фото и впервые видящей свидетельства моей частной жизни.

Наша свадьба: Алекс в длинном сатиновом платье цвета слоновой кости, облегающем ее, как перчатка. Увидев ее в конце церковного прохода, я тогда чуть не задохнулся. Наш медовый месяц на Сицилии: мы загорелые, счастливые, с бутылкой шампанского на фоне заката в Ардженто. Наш Джейк. Ну конечно, Джейк. Младенец, первоклассник, на пляже рядом с песчаным замком, который он строил целый день. Сейчас ему было бы двенадцать. И он учился бы уже в средней школе. И его уже не интересовали бы замки из песка. Он уже начинал бы размышлять о девочках.

У нас в отделе есть одна компьютерная программа – такие используют для старения фотографий пропавших детей. Однажды Алекс попросила меня прогнать через нее фотографию Джейка, но я ответил, что это невозможно: каждое использование программы жестко фиксируется, и вообще это неэтично. Я только не сказал ей, что уже давно сделал это. Это было как-то вечером, когда в офисе никого не осталось. И использовал я фото, которое сделал за две недели до его смерти. Снял Джейка с такого близкого расстояния, что на его верхней губе была видна едва заметная влага. Как раз перед этим он хмурился, и камера зафиксировала тень этой нахмуренности – едва заметную складку между бровями и задумчивые темные глаза. С тех пор я все пытаюсь разгадать, думал ли он об этом уже тогда, планировал ли, знал ли, что сделает совсем скоро?

Хотя врачи сказали, что это маловероятно: дети, лишающие себя жизни в столь юном возрасте, редко что-то планируют. Но даже если это и так – я не могу без боли смотреть на эту фотографию. Возможно, именно поэтому и выбрал ее. Жутковато было сидеть в полутемной пустой комнате и следить, как дорогое тебе лицо удлиняется, его мягкие контуры становятся жестче. Я видел, каким он стал бы в возрасте пятнадцати, двадцати и тридцати пяти лет. Я наблюдал, каким он был бы, став мужчиной и сделав меня дедом… Я видел его в своем собственном возрасте. В действительности он так и остался в своем времени, но для меня – мы стареем вместе с ним, рука об руку.

* * *

Совещание на следующее утро занимает не больше десяти минут. Дело постепенно превращается в «висяк». Мы безостановочно ходим по кругу. Тупики, фальстарты, темные аллеи. Бумаги, бесконечные хождения, телефонные звонки. Хотя у нас появляется кое-что новенькое – мы наконец получаем информацию о финансовом положении Эсмонда. А как всегда говорит Гислингхэм, «если это не любовь, то точно деньги». Правда, к огорчению Бакстера, изучать финансы – работа скучная. Когда я позже заглядываю в отдел, он сидит, оперевшись подбородком на руку, и смотрит на экран компьютера. А рядом с ним стоит кофе и лежит один из шоколадных батончиков, о которых его жена наверняка и не подозревает. Но я ей ничего говорить не буду.

* * *