На льду - Камилла Гребе (2016)

За окном идет снег. Скоро Рождество. Это будет первое Рождество без мамы, и я понятия не имею, с кем буду его встречать. Впрочем, Рождество для меня не такой уж и важный праздник. Меня прекрасно устроит пицца и фильм напрокат. Это даже лучше, чем традиционный рождественский стол и все такое. Рождественские традиции вызывают у меня страх. Уже в детстве я всегда боялась Рождества, потому что нужно было правильно продемонстрировать радость от подарков, чтобы не расстроить родителей, и вовремя испариться, чтобы не попасть под горячую руку, когда они напьются и начнут буянить.

Я взвешиваю счета в руке и после недолгих размышлений запихиваю обратно в банку и закрываю крышку. Крышка издает протестующий скрип, похожий на всхлип.

Я иду в ванную, провожу расческой по длинным волосам и думаю о том, что не узнаю эту женщину в зеркале. Она выглядит старше, слабее, циничнее. Она похожа на беспомощную жертву. Героиню мелодрамы, нуждающуюся в спасении и защите. И она меня бесит. Я не хочу быть жертвой. Я хочу быть той женщиной, которая подожгла гараж Йеспера, сильной, сосредоточенной, бесстрашной. Мне нужно измениться. И внешне, и внутренне.

Под зеркалом лежат старые маникюрные ножницы, тупые и погнувшиеся. Ногти ими стричь невозможно. Но я все равно хватаю их, беру прядь волос левой рукой и отрезаю прямо посередине. Она падает на пол, как падают снежные хлопья за окном. Я беру новую прядь. Потом еще. Пол медленно покрывается ковром из волос, а женщина в зеркале меняет облик.

Сначала я недовольна результатом. Прическа похожа на кривой паж и придает мне вид старомодной училки или библиотекарши. Я решаю сделать покороче. Снова принимаюсь стричь. Пальцы горят от напряжения, но под конец мне удается добиться желаемого. Теперь я выгляжу по-другому. Я стала другой.

Петер

Сумерки опускаются на Стокгольм. Поток машин увеличивается, и моя машина медленно ползет в направлении Кунгсхольмена. Я думаю об окоченелом трупе Йеспера Орре в зеленом ящике с песком. Об окровавленном лице, покрытом инеем. И снова, как всегда, когда мне приходится сталкиваться со смертью, мне вспоминается Анника. Перед глазами встает картина многолетней давности: сестра загорает на скалах. Худое тело только недавно начало принимать женские формы. Табачный дым поднимается над сухим тростником. Шершавая кора колет босые ступни.

Какой была бы наша жизнь, если бы я тогда не нажаловался маме на Аннику? Была бы она жива сегодня?

Мама чувствовала, что я виню себя в смерти сестры, и часто повторяла, что это был несчастный случай и что никто не виноват. Она твердила это как мантру. Думаю, ей было сложно смириться с тем, что Анника хотела покончить с собой и сама поплыла навстречу смерти.

Анника была первой, кто дал мне понять, что жизнь не вечна. Но за ней последовали другие. Петер, рыжеволосый парень из 7Б, въехал на мопеде прямо в дерево рядом с киоском, где торговали хот-догами, и впал в кому. Врачи констатировали смерть мозга. Четыре недели он пролежал в коме, а потом отец отключил Петера от ИВЛ[6], собрал сумку, уехал в Таиланд и больше не вернулся. Моя однокурсница Мари в полицейской академии заболела раком в двадцать пять лет. Она сказала всем, что скоро вернется, и отправилась умирать в хоспис. А потом мама.

После мамы я перестал считать. Все вокруг меня умирали. Чертовски неприятное чувство. К тому же я все время ждал, что следующим буду я сам. А раз так, то жизнь не имеет никакого смысла. И то, чем я занимаюсь – расследования убийств, поедание пиццы перед телевизором, просмотр порнушки в Интернете, – пустая трата времени. Проще сразу спрыгнуть с моста Вэстербрун. Никто обо мне и не вспомнит. Никто не будет по мне скучать. Не успеют круги на воде успокоиться, как все воспоминания обо мне будут стерты. Это действительно правда. Я жил так, что сейчас никто во мне не нуждается, никто от меня не зависит. Ни коллеги, ни Жанет, ни Альбин.