На льду - Камилла Гребе (2016)

Вильма сидит на полу и ест мороженое. Мороженым перемазана ее одежда и мой ковер, но я ее не ругаю. Она само совершенство, думаю я, глядя на нее.

Если бы только она была моей.

Я иду в спальню. Волосы растрепаны, глаза черные от размазавшейся туши. Сосуды в глазах полопались. Шея и руки в пятнах крови.

Я встаю под душ, намыливаюсь мылом и подставляю спину и плечи под горячую струю воды, смываю все липкое и грязное.

В кухне гремит посуда. Видимо, Вильма изучает новый дом. Надо пойти проверить, что она делает. В эту минуту раздается радостный крик из кухни:

– Я нашла клад! Иди сюда.

Я вытираюсь и заворачиваюсь в полотенце. Выхожу в кухню. Вильма буквально прыгает от радости.

– Ты нашла клад? – спрашиваю я.

– Смотри!

Сначала я не понимаю, о чем она, но потом вижу пачки банкнот, грудой сваленные на полу. Опускаюсь на корточки и рассматриваю пачки, перетянутые красными резинками. И узнаю их. Это деньги, которые я унаследовала. Те самые, которые исчезли. Даже резинки те же самые.

– Где ты их нашла? – срывающимся голосом спрашиваю я.

– Там, – показывает девочка на узкую дверцу сбоку от плиты. Я храню там формы для выпечки. Я не открывала этот шкафчик пару месяцев. Но помню, когда пользовалась противнем в последний раз. Это было в день нашей помолвки с Йеспером, когда я делала канапе с сыром. Я нагибаюсь и заглядываю внутрь. Постепенно глаза привыкают к темноте. На дне шкафа лежат еще несколько пачек. Я достаю их, пересчитываю. Все деньги на месте.

– Дверца была открыта?

Вильма качает головой. Лицо у нее серьезное, но весь подбородок измазан мороженым.

– Нет, я открыла ее, и там был клад.

Я киваю. Опускаюсь на холодный пол. Пытаюсь понять, что произошло. Видимо, Йеспер вернул деньги. Но зачем он положил их в кухонный шкаф? Может, не хотел, чтобы я их нашла? Но почему? Чтобы свести меня с ума?

Я собираюсь было закрыть узкую дверцу, но замечаю, что там лежит что-то еще. Что-то похожее на поднос, прислоненный к стене. Протягиваю руку и трогаю предмет. Края у него деревянные. Осторожно вытаскиваю его на свет и кладу на пол. Пытаюсь понять. Это картина Рагнара Сандберга.

Возвращаюсь в ванную. Встаю перед зеркалом и напрягаю память. Могла я сама положить деньги и картину в шкафчик и забыть про них? Что-то мелькает перед глазами. Темная кухня, тяжелая картина в руках, я нагибаюсь к шкафу. Я что, схожу с ума? Я решаю, что мне все это приснилось. Думаю о маме. О том, что она так ничего мне и не объяснила.

Женщина в зеленой униформе треплет меня по плечу. Она молодая. Совсем юная. На табличке написано, что ее зовут Сорайя.

– Эмма, как хорошо, что вы смогли так быстро приехать. Пойдемте, я покажу, где она лежит.

Мы молча шли по коридору. За окном качались на ветру зеленые ветви деревьев.

Рваные тучи неслись друг за другом по синему небу. Мы прошли что-то похожее на кухню. На круглом столике, покрытом клеенкой, стоял пластиковый горшок с увядшими нарциссами. Пахло кофе и едой, разогретой в микроволновке.

Медсестра шла рядом бесшумно, но решительно.

Она остановилась перед дверью и повернулась ко мне.

– Прежде, чем мы войдем, я должна вам сказать, что ваша мама подключена к аппарату искусственного дыхания. Он облегчает ей дыхание. Все эти трубки и приборы выглядят устрашающе, но ей не больно. Мы дали ей морфин, чтобы она не страдала, так что, скорее всего, она не в состоянии нормально общаться.

– А меня она узнает?

Медсестра улыбнулась. То ли вопрос был глупый, то ли она просто пыталась быть вежливой.

– Если проснется, то, конечно, узнает. Она в сознании. Но, к сожалению, не в лучшей форме…

Она не закончила фразу.

– А касаться ее можно?