Всё начинается со лжи - Елена Лабрус (2020)

Сколько раз мы могли споткнуться на этой лжи и, как на скользком льду, упасть, разбиться. Сколько раз рисковали застрять в ней как в липкой паутине, и уже ни за что не выбраться. Но этой ночью я могла бы поспорить, что не только плохое начинается со лжи. Ведь благодаря ей мы снова встретились. Благодаря ей у нас есть дочь. И вопреки всему, в лабиринтах недомолвок и домыслов, среди нагромождений полуправды, где каждый о чём-то молчит, мы не заблудились, и теперь вместе.

— Неужели она хотела отдать акции? — спросила я, когда казалось, мы уже всё обсудили.

— Меньше всего сейчас я хотел бы говорить про Юльку, — обнял меня Верейский, — Но уверяю тебя, правды от неё не добьёшься всё равно. Что бы она ни сказала тебе, мне, отцу, несчастному Камилю, которого тупо использовала, правда может оказаться чем-то совершенно противоположным.

— Думаешь, она хотела, чтобы Камиль убил Алескерова?

— Понятия не имею. Но это был бы идеальный вариант. Проблема устранена. Алескерова нет. Камиля или посадили, или порешили свои же. Но если ты думаешь, что она собиралась расстаться со своими акциями, то, вероятно, ошибаешься. Подозреваю, ты плохо представляешь сколько это денег. Семь процентов выглядит несерьёзно, да?

Он сел, подняв меня повыше и потянулся за телефоном.

— Посчитаем, братья кроты? — улыбнулась я, увидев калькулятор на экране.

— Смотри. Уставной капитал «Север-Золото» сто пятьдесят миллионов. Один процент от них?

— Полтора миллиона, — подсчитала я.

— Правильно, — поцеловал он меня в макушку. — И будем считать, что номинал акции один рубль, но сейчас их рыночная стоимость двенадцать тысяч за штуку.

— То есть полтора миллиона умножить на четырнадцать тысяч… э-э-э, — телефон показал какую-то билиберду.

— Переведи в доллары, — улыбнулся он. — Сильно округляя, полтора миллиона это двадцать тысяч, — диктовал он, — умножаем на двести, то есть на цену за одну акцию.

— Четыре миллиона долларов?! — задрала я голову, чтобы посмотреть на него.

— За один процент. А за семь процентов — двадцать восемь миллионов, — легонько стукнул он меня по носу. — И это не рыночная стоимость, а начальная. Ты считаешь Юльку настолько идиоткой, чтобы отдать Алескерову такие деньги? — он небрежно пожал плечами.

— Судя по тому, что она кричала тебе в больнице, для её папаши небольшие.

— На фоне его миллиардного состояния, в принципе, да. И если учесть, что у Алескерова сейчас тридцать девять процентов…

— То есть, — перебила я, снова тыкая в калькулятор, — у него сто пятьдесят шесть миллионов долларов? — я присвистнула.

— На самом деле пакет в тридцать семь процентов, когда Алескеров-старший переоформлял его на сына, оценили в полтора миллиарда.

— Значит у тебя? — я открыла рот.

— Чуть-чуть больше, — улыбнулся он и снизу слегка приподнял мою челюсть.

— Какие-то космические цифры, — покачала я головой. — И чего он хочет, этот Алескеров?

— Как минимум перевес голосов, чтобы продавить решение о выплате дивидендов за прошлый год. Три доллара за акцию — и можно безбедно прожить ещё годик.

Я честно сбилась с подсчётов переводя в рубли. Больше ста семидесяти миллионов?

— Да уж годик и правда протянет, по серенькому так, особо не шикуя.

— В прошлом году мы приняли решение пустить эти деньги в производство, а именно вложили в разработку нового месторождения. Выплатили только мелким акционерам. Большинство из них работают на наших предприятиях и для людей это не только дополнительный доход, но и лояльность к руководству, и хорошая мотивация не менять место работы. В этом году я надеялся поступить так же.

— А голос — это процент?

— Да. И фактически голосовали только я, Пашутин, Алескеров и ещё один акционер, у которого два процента, но он всегда за выплаты.

— А остальные? — я снова напрягла извилины, считая в уме.