Зимнее серебро - Наоми Новик (2019)

Она так спросила, словно знала меня, а ведь я только однажды тут был и ни единым словом с ней не перемолвился. Только Ванда с ней разговаривала. Я подумал: а вдруг панова Мандельштам ведьма?

— Сергей заболел? Он не придет сегодня? И почему ты с козами?

Она очень много говорила и много вопросов мне задала, и я совсем запутался: на какой надо отвечать первым? И вместо ответа я сам ее спросил:

— А вы меня пустите к себе? — Потому что мне непременно надо было это узнать сию минуту. А ее расспросы могут и подождать. — И коз тоже?

Она умолкла, посмотрела на меня и произнесла:

— Конечно. Коз оставь на дворе, а сам проходи в дом, попьешь чаю.

Я все сделал, как было велено, и вошел в дом, а там панова Мандельштам дала мне такого чаю, какого я сроду не пил, да еще хлеба с маслом, а когда я все съел, она мне дала еще кусок. Я и его съел, и она дала мне третий, и не просто с маслом, а с медом. Я так объелся, что живот стал тугой, как барабан.

Пока я ел, пришел панов Мандельштам. Я сперва малость перепугался, потому что Панова Мандельштам — это одно, а панов Мандельштам — может, он совсем другое. Панова Мандельштам — она мать. Я не очень-то много знаю про матерей, ведь моя-то лежит под белым деревом, но вроде бы мать — это всегда хорошо, и когда ты теряешь ее, то горюешь и сердишься, как Ванда с Сергеем. А вот когда папаня входил в дом, мне всегда хотелось удрать, как те козы. Но панов Мандельштам оказался вовсе не похож на папаню. Он не стал шуметь и драться. Он только поглядел на меня и спросил панову Мандельштам тихо-тихо, точно не хотел, чтобы я слышал:

— Ванда с ним?

Она покачала головой:

— Он привел коз. Что это значит, Йозеф? Неужто стряслась беда?

Он кивнул и зашептал ей что-то на ухо, я не разобрал что. Но я и так знал, какая беда стряслась: Ванда с Сергеем сбежали, потому что папаня лежал мертвый в доме. Панова Мандельштам скомкала в руке передник и прикрыла им рот, а потом заговорила сердито:

— Я не верю! Ни единому слову! Да чтобы наша Ванда!.. Этот Кайюс тот еще жулик, он всегда таким был. Накликал беду на бедную девочку… — Панов Мандельштам успокаивал ее, а она обернулась и сказала мне: — Стефан, в городе рассказывают страшные вещи. Будто бы Ванда и твой брат Сергей… Будто бы они убили вашего отца.

— Они убили, — ответил я, и они оба как уставятся на меня. Они переглянулись, а потом панов Мандельштам подошел ко мне, сел рядом за стол и сказал мне ласково, как я говорю с напуганными козами:

— Стефан, ты расскажешь нам, что случилось?

Я немного забоялся, потому что это ведь сколько слов надо сказать, а говорить я не мастер.

— Долго придется рассказывать, — объяснил я, но панов Мандельштам только кивнул, и я рассказал все как сумел. А они сидели молча, не перебивая меня, хотя говорил я долго. Панова Мандельштам тоже присела, все так же прикрывая руками рот.

Когда я закончил, они еще помолчали, и панов Мандельштам сказал:

— Спасибо тебе, Стефан, что рассказал нам все. Хорошо, что Ванда отправила тебя к нам. Наш дом — твой дом, можешь оставаться сколько пожелаешь.

— А навсегда можно? — уточнил я. Потому что надо же было наверняка знать.

— Наш дом — твой дом, покуда наш дом остается нашим, — твердо ответил он. Панова Мандельштам всхлипывала рядом, но потом она утерла слезы, встала и дала мне еще хлеба с чаем.

* * *

Я провела ночь перед зеркалом, устроив себе постель из мехов, чтобы при первой опасности схватить их и юркнуть сквозь стекло. Спала я беспокойно, то и дело поднимая голову и прислушиваясь. Но за ночь никто не появился. Наконец небо посветлело, и зазвонили утренние колокола. Я встала, отодвинула кресло от дверной ручки и забарабанила в дверь. Мне открыли полусонные зевающие стражники — не те двое, что сопровождали меня сюда вчера вечером. Интересно, что сталось со вчерашней стражей, подумала я. Наверняка ничего хорошего, коль скоро Мирнатиус решил, что я их подкупила.