Зимнее серебро - Наоми Новик (2019)

Читать мне было нечего, говорить не с кем. Следующий день шаббата я провела, проговаривая вслух Тору — сколько помнила. Признаться, я никогда особо не увлекалась Торой. А вот отец по-настоящему ее любил. Мне кажется, он мечтал стать раввином, но родители у него были бедные, поэтому читал он неважно. Со словами и буквами он не очень-то ладил, зато считал бойко. Поэтому родители и отдали его в ученики к заимодавцу. А тот заимодавец был знаком с пановом Мотелем, и как-то раз ученик заимодавца повстречал младшую дочку Панова Мошеля. Такова история моих родителей.

Отец каждый шаббат читал нам вслух, и мало-помалу буквы стали ему послушны. Но я, пока он читал, мыслями была вся в работе, которую пришлось отложить, или пыталась заглушить сосание под ложечкой, или, в лучшем случае, развлекалась придумыванием вопросов немыслимой трудности, чтобы отец как следует поломал голову. Однако воспоминания осели в сердце куда глубже, чем я предполагала. Я закрывала глаза — и в ушах звучал отцовский голос и наше ответное бормотание: я вдруг поняла, что кое-как могу восстановить в памяти тексты. Я была с Иосифом в фараоновой тюрьме, когда солнце село, шаббат закончился и пришел мой муж.

Я нарочно открыла глаза не сразу — пускай подождет. Но он почему-то молчал, и от любопытства я все же открыла глаза раньше, чем намеревалась. И увидела, что моего Зимояра как подменили. Прежде на лице у него читалось горькое смирение — теперь же он чуть ли не сиял от радости. Я только зубы стиснула. Откинувшись на спинку кресла, я заметила:

— Что-то ты сегодня чересчур довольный.

— Река снова встала, — отозвался он, и сначала я не поняла, о чем это он. Поднявшись, я подошла к прозрачной стене. Трещину в склоне горы забили намертво горбатые льдины; слабый водопад иссяк. Даже внизу река превратилась в крепкую сверкающую дорогу; течение скрылось подо льдом. И снова густо падал снег и укутывал белым одеялом темный лес.

Не знаю уж, какая радость в том, что весь твой мир — сплошь снег и лед. Мне чудилось что-то зловещее, жуткое в этом бесстрастном белом сиянии, какой-то тут был злой умысел. Мне вспомнились наши долгие суровые зимы, и рожь, замерзшая в полях, и фруктовые деревья, зачахшие на корню. Зимояр приблизился ко мне, и я заглянула в счастливое, упоенное лицо. И медленно спросила:

— Когда в твоем мире идет снег, идет ли он в моем?

— В твоем мире? — Зимояр презрительно посмотрел на меня сверху вниз, будто осуждая мое нахальство. — Вы, смертные, говорите так, разводя огонь и воздвигая стены в надежде оградить себя от меня. В надежде забыть зиму, едва она уйдет. Но на самом деле этот мир мой.

— Хорошо, — кивнула я. — Теперь он и мой тоже. — Король тут же помрачнел от столь безжалостного напоминания, кто его супруга. А я мысленно ухмыльнулась. — Но, если тебе угодно, я задам вопрос на иной лад: идет ли снег в солнечном мире сегодня, хотя нынче там весна?

— Да, — ответил он. — Новый снег рождается здесь, лишь когда снег идет в мире смертных. Я немало потрудился над этим снегопадом.

До меня не сразу дошла вся страшная правда. Я уставилась на короля невидящими глазами. Да, мы знали, что Зимояры являются зимой, что вьюги придают им сил, что владыки зимы мчатся к нам из морозного королевства, оседлав метель. Но мне никогда не приходило в голову — и никому не приходило, — что Зимояры творят зиму.

— Но в Литвасе… все перемерзнут или перемрут с голоду! — выдохнула я. — Ты же изведешь весь урожай, и…

Король даже не смотрел в мою сторону, давая тем самым понять, как мало его это заботит. Он обводил взглядом лес за окном, любуясь бескрайним белым покровом, объявшим его королевство. Мне же мерещились в этом белом раздолье лишь голод и смерть. Ясные глаза Зимояра сверкали торжеством, словно только голода и смерти он и добивался. Я сжала кулаки.

— Ты, верно, гордишься собою, — процедила я сквозь сжатые зубы.