Воронята - Мэгги Стивотер (2012)

— Так, хорош уже бегать по хренову кругу. Кто тебя убил, Ноа?

Блу почувствовала, как рука Ноа задрожала в её.

— Серьёзно, мужик. Скажи нам. Я не прошу намёков. Я спрашиваю, кто разбил твою голову.

Когда он это произнес, было что-то сердитое и праведное в его фразе, но это было сказано с гневом, который относился и к Ноа, что делало его в какой-то степени сообщником преступления.

В его голосе прозвучало самоуничижение, когда он ответил:

— Мы были друзьями.

Адам высказался, еще более зло, чем мгновение назад:

— Друг не стал бы тебя убивать.

— Ты не понимаешь, — прошептал Ноа.

Блу боялась, что он может исчезнуть. Это, как она поняла, было его тайной, которую он хранил в себе на протяжении семи лет, и все еще не был готов с нею расстаться.

— Он был расстроен. Он все потерял. Если бы он хорошенько подумал, не думаю, чтобы он… он не собирался… мы же были друзьями, как… вы опасаетесь Гэнси?

Парни ничего не ответили, да им и не нужно было. Чем бы Гэнси для них не был, это было пуленепробиваемым. Но опять Блу увидела, как стыд промелькнул на лице у Адама. Что бы ни произошло между ними двумя в видении Адама, это все еще его беспокоило.

— Давай же, Ноа. Имя. — Это был Ронан, резко запрокинув голову, точно в такой же манере, как и его вороненок. — Кто тебя убил?

Подняв голову, Ноа открыл глаза. Он отдернул свою руку из руки Блу и сложил её себе на колено. Воздух вокруг него похолодел. Вороненок сгорбился, прячась в колени Ронана, а тот поднял свою руку, прикрывая её, как бы защищая.

Ноа произнёс:

— Но вы уже знаете.

33

На дворе было уже совсем темно, когда Гэнси покинул дом своих родителей. Он был полон беспокойной, раздосадованной энергии, которая, казалось, всегда проникала в его сердце после того, как он навещал свой дом в эти дни. Надо было что-то делать со знанием того, что дом его родителей больше не был по-настоящему его домом, если вообще был, и что-то с осознанием того, что они не менялись, в то время как он уже не был прежним.

Гэнси опустил стекло и вытянул наружу свою руку, когда подъехал. Радио вновь перестало играть, и снова была слышна только музыка двигателя; Камаро звучал громче после наступления темноты.

Разговор с Пинтером гложил Гэнси. Взяточничество. Так вот к чему они пришли. Он подумал, что чувство, которое он испытывал, было стыдом. Неважно как сильно он старался, он продолжал становиться Гэнси.

Но как еще ему удержать Ронана в Аглионбае и в Монмауте? Он подошел вплотную к тезисам своего будущего разговора с Ронаном, и все они звучали похожими на то, что Ронан не захотел бы слушать. Неужели ему было так тяжело ходить на занятия? Неужели может быть так трудно, пережить еще один учебный год?

У него было еще полчаса езды, прежде чем он доберется до Генриетты. Гэнси застрял на красном свете светофора, регулирующем невидимое автомобильное движение, в крошечном городке, состоящем из одних освещенных бензоколонок.

Всё, что Ронан должен делать, это ходить на занятия, записывать лекции, получить аттестат. И тогда он бы был свободен, и он бы получил деньги от Деклана, и делал всё, что ему заблагорассудится.

Гэнси проверил свой телефон. Сигнала нет. Он хотел поговорить с Адамом.

Через открытое окно в автомобиль, салон которого был наполнен душистыми листьями и водой, чем-то грядущим и тайным, проник легкий ветерок. Больше чем что-либо, Гэнси хотел провести больше времени в Энергетическом пузыре, но в ближайшую неделю много времени отнимут занятия (и речи не могло быть о том, чтобы слинять хотя бы с одного из них, после разговора с Пинтером), а после учебы ему еще силком заставлять делать Ронана домашку. Перед Гэнси открывался целый мир, да и Ноа нуждался в нем, и, казалось, появилась еще одна возможность разыскать Глендовера, но вместо того, чтобы «брать быка за рога», Гэнси должен был быть нянькой. Чёртов Ронан.