Моя любимая свекровь - Салли Хэпворс (2019)

Я чувствую, как у меня кривится лицо. Это же просто смешно! Люди не говорят, что у них рак, если это не так. Или, может быть, некоторые люди, страдающие ипохондрией или синдромом Мюнхгаузена, или те, кто жаждет сочувствия, денег или заботы. Но Диана терпеть не могла сочувствия и уж точно не нуждалась в деньгах. Что касается заботы, то она ненавидела, когда вокруг нее суетились или предлагали хотя бы салфетку. Не будь она взаправду больна, Диана никогда бы не сказала, что у нее рак. Я уверена в этом так же, как в самом своем существовании.

И все же…

– Может, какой-то сбой в системе? – подает голос Олли. – Скорее всего. Зачем ей говорить, что у нее рак, если это не так?

– Это мы и пытаемся выяснить.

Олли трясет головой:

– Но она же покончила с собой. Так нам ваши ребята сказали.

– Мы не знаем этого наверняка.

Тут Олли как будто разом выходит из своего транса.

– Но… нам сказали, что было письмо?

– Письмо действительно было.

– Можно нам его прочесть?

– Со временем. Но сейчас оно – часть нашего расследования.

– Что это значит?

– Мы проверяем его на предмет отпечатков пальцев. Делаем анализ почерка.

– Вы думаете, это подделка?

– Мы стараемся не делать поспешных выводов, пока не узнаем больше.

– Это же смешно, – вторит моим мыслям Олли, вставая. Он начинает расхаживать по комнате. – Просто нелепость какая-то.

– Послушайте, есть основания полагать, что она покончила с собой. Есть некие вспомогательные средства. И письмо, которое мы нашли в ящике ее стола.

Я моргаю.

– В ящике ее письменного стола?

– Ма-а-ам! Есть хо-о-очу!

Все оборачиваются на голос. На пороге задней двери маячит Эди. Джонс и Ахмед встают.

– Кто эти люди? – спрашивает Эди, подходя к Джонс и не останавливаясь, пока не оказывается практически между ее бедер.

– Меня зовут детектив Джонс, – говорит Джонс. – Это мой напарник, детектив Ахмед. Мы из полиции.

Эди хмурится.

– Но на вас нет полицейской одежды.

– Не все полицейские носят форму. Но у меня есть значок. Вот, посмотри.

Я подмечаю, что Джонс совершенно сменила роль, точно повернулась вокруг своей оси. Ни с того ни с сего в ней появилось что-то если не материнское, то определенно дружелюбное и теплое. Мне почему-то становится ясно, что у нее нет своих детей, но она вполне может оказаться чьей-то любимой тетей.

– Думаю, на сегодня все, – говорит Джонс, забирая у Эди значок и пряча его в карман. – Но если вы вспомните что-нибудь важное или имя онколога Дианы, пожалуйста, позвоните мне. – Судя по ее тону, она не ожидает такого звонка.

– Это просто не имеет смысла, – говорит Олли, провожая их к входной двери. – Мама не стала бы врать, что у нее рак.

Но мои мысли заняты кое-чем другим, – как зудящая пчела, как имя, которое вертится на языке, это не дает мне покоя. Сколько бы я об этом ни думаю, все равно не могу понять.

«Если ты покончила с собой, то почему оставила письмо в ящике письменного стола, Диана? Почему не положила его там, где его легко было бы найти?»

12

ЛЮСИ

ПРОШЛОЕ…

За неделю или две до первого дня рождения Арчи мы с Олли приезжаем в дом Тома и Дианы. Нас немедленно затаскивают в гостиную в передней части дома, в «хорошую комнату», как ее называют Гудвины, что странно, потому что все комнаты тут кажутся мне очень даже хорошими. Тем не менее это нечто новенькое, поскольку обычно мы сидим на барных табуретах у стойки на кухне или устраиваемся на диванах в кабинете.

– Принести тебе еще минеральной воды, Люси? – спрашивает Диана.

– Нет, все в порядке, спасибо.