Каштановый человечек - Сорен Свейструп (2019)

Оперативный сотрудник Бринк за день до своего двадцатидевятилетия прибыл в усадьбу Эрума во второй половине дня, поскольку тогдашний инспектор Мариус Ларсен вызвал подкрепление. Мариус Ларсен, или, как его тогда величали, «шериф», выехал по жалобе одного или нескольких соседей, сообщивших, что скотина Эрума разгуливает по их полям. Подобное случалось и ранее. У Эрума, сорокалетнего с хвостиком главы семейства, было небольшое хозяйство, и к тому же он еще подрабатывал на паромном причале. На фермера никогда не учился, да и опытом и навыками работы на селе не обладал. В округе говорили, что скотину он держит только ради скромного заработка. Усадьбу же Эрум приобрел за сущие гроши на аукционе по продаже недвижимости за неуплату долгов. Хлев, скот и посевные площади продавались вкупе с жилыми постройками, вот он и решил зашибить на этом деньгу. Правда, дела у него шли ни шатко ни валко. В общем, когда разговор заходил об Эруме, чаще всего звучало слово «деньги» или скорее «отсутствие средств». Кое-кто при этом утверждал, будто именно из-за финансового положения семьи Эрумы предложили местным властям помещать у них приемных детей. Вслед за очередным ребенком или подростком, прибывавшим к ним на воспитание, на счет Эрума поступала определенная сумма. И с годами таких воспитанников набралось немало.

Конечно, в маленьком сельском сообществе Мёна понимали, что Эрумы не принадлежат к сторонникам мягких методов социальной педагогики. Но с другой стороны, все признавали, что попавшие под крыло их семьи дети оказывались в весьма неплохих для воспитания условия. Свежий воздух, поля, скотина – ребятишки учились, помогая взрослым зарабатывать на хлеб. Детей Эрумов, будь то приемные или их собственные, биологические, легко было отличить от других детишек в округе. Ведь одежда у них была поношенная и зачастую не соответствующая сезону. Соседи отмечали, что все семейство держалось отчужденно, а нелюдимость приемышей объясняли их печальным прошлым. Так или иначе, но Эрумы, хотя их и недолюбливали, все же в какой-то степени пользовались уважением, ведь они – за деньги или нет – творили добро для детишек, у которых в этом мире больше никого и ничего не осталось. Ну а то, что Эрум вдоволь заряжался пивком, когда работал на паромном причале или просто сидел в порту в своем старом, видавшем всякие виды «Опеле», так пусть его, на здоровье.

Вооруженный этими не слишком обширными знаниями, Бринк с коллегами и прибыл на двор усадьбы примерно тридцать лет назад одновременно с каретой «Скорой помощи», которую распорядился вызвать «шериф». Дохлая свинья во дворе позади трактора как бы предупредила их, какая кровавая бойня разыгралась в доме. Двое собственных детей Эрумов подросткового возраста были застрелены на кухне за обеденным столом во время завтрака. Расчлененный труп матери они обнаружили в ванной комнате. А в подвале нашли еще теплое тело Мариуса Ларсена, убитого несколькими ударами в голову тем же топором, что и мать семейства.

Самого же Эрума найти тогда не удалось. Да, его старый «Опель» стоял в сарае, но сам он бесследно исчез. Мариус Ларсен был убит не более чем за час до прибытия подкрепления, и, понятное дело, далеко уйти Эрум не мог, однако полномасштабная операция по его розыску закончилась безрезультатно. И только почти через четыре года труп Эрума случайно обнаружили в грязи на дне мергелевого карьера прямо позади усадьбы, где он, по всей вероятности, самолично лишил себя жизни, застрелившись из охотничьего ружья. И произошло это, наверное, незадолго до прибытия Бринка и его коллег на место преступления. Криминалисты установили, что из найденного на дне карьера ружья были убиты подростки на кухне усадьбы и свинья на скотном дворе. Таким образом, все концы оказались сведены с концами, и преступление посчитали раскрытым.

– А что случилось? Почему Эрум так поступил? – Хесс, по ходу рассказа делавший какие-то заметки на клейком листочке, переводит взгляд на сидящего по другую сторону стола инспектора.