– С другой стороны, ты бы очень легко отделалась, если б я тебя просто убил. А мне надо было показать тебе, какие страдания ты сама причинила другим, вот только не знал, как это сделать. До тех пор, пока не выяснил, что у тебя есть дочь, да еще примерно того же возраста, как и мы с сестрой в те давние времена. И тогда у меня созрел план. Я стал изучать вашу жизнь, ваши привычки; прежде всего, разумеется, выяснил, чем увлекается Кристине. А девочка она не шибко резвая, достаточно обыкновенная, можно сказать, типичное изнеженное дитя состоятельных родителей. И мне не составило труда вычислить ее распорядок дня и разработать план действий. Оставалось только дождаться осени… Да, кстати, это ты научила ее делать каштановых человечков?

Роза пытается сориентироваться. В поле ее зрения нет ни окон, ни лестниц, ни дверей, и все же она не прекращает кричать. И хотя рот все так же зажат кожаным ремнем, голос ее тем не менее заполняет все помещение. Это придает ей силы, и она продолжает извиваться из стороны в сторону, пытаясь высвободить руки и ноги из кожаного плена. Но когда силы все-таки покидают ее, Роза вдруг обнаруживает, что он стоит рядом с ней и возится с каким-то инструментом.

– Я с таким удовольствием наблюдал, как они с подружкой продавали фигурки у дороги… Мне даже виделась в этом какая-то своя поэзия, хотя я и не знал сперва, как это обстоятельство может мне помочь. Я переждал пару дней, а потом – далеко не в первый раз – поехал за ней после ее тренировки в спортзале. Всего в двух улицах от вашего дома остановил ее, спросил, как мне проехать к Ратушной площади, и мне удалось затащить Кристине в пикап, где я анестезировал ее. Велосипед и сумку я оставил в лесопарке, чтобы полиции было чем заняться, а сам, разумеется, оттуда уехал вместе с Кристине. Надо отдать тебе должное: дочка у тебя весьма воспитанная. Она очень доверчива и дружелюбна, и поверь мне, такими бывают только дети хороших родителей…

Роза плачет. Грудь ее вздымается и опадает в такт рыданиям, которые она не в силах сдержать. Ее одолевает мысль, что вовсе не случайно она оказалась здесь, на операционном столе. Роза чувствует себя виноватой и заслуживающей такого наказания. Как бы там ни было, она не доглядела за своей малышкой, не уберегла ее…

– Ну вот… Как ни смешно, но в нашей истории четыре главы, и первую мы уже закончили. Теперь сделаем перерыв, а потом продолжим. Идет?

Услышав скрежещущие звуки, Роза старается повернуть голову в сторону своего мучителя. В руках у него инструмент из стали или алюминия. Величиной он, может быть, с утюг. У него две ручки, металлический экран и направляющая шина с грубыми швами кустарной сварки. Роза не сразу понимает, что звуки эти издает вращающееся полотно электропилы, расположенное в передней части инструмента. До нее вдруг доходит, почему ноги и руки ее затянуты ремнями и свисают с операционного стола. Пила касается ее руки в районе пястной кости – и Роза снова срывается в крик.

* * *

– С тобой все о’кей? Ты меня слышишь?

Роза слышит вопрос. Перед глазами у нее мелькают пятна яркого белого света. Она пытается сориентироваться и воскресить в памяти все произошедшее до того, как потеряла сознание. На миг она чувствует облегчение, оттого что не случилось чего-то еще более ужасного, но тут замечает, что левая рука потеряла чувствительность. Она смотрит в ту сторону, и ее охватывает паника. Лабораторные зажимы из черного пластика сдерживают кровь из открытой раны в том месте, где прежде была ее левая кисть. А на полу в синем ведерке она различает кончики пальцев.

– Вторая глава начинается здесь, в подвале. Когда вы наконец-то сообразили, что произошло неладное, мы с Кристине уже прибыли сюда, – доносится до нее его голос.

С инструментом и синим ведерком в руках он становится справа от стола. Его белый халат с одной стороны забрызган кровью, ее кровью, вплоть до самого плеча и маски, скрывающей его рот. Роза снова корчится в попытках высвободить руки и ноги.