Координатор - Поселягин Владимир Геннадьевич

Так вот, запах был просто сводящий с ума, сало вкусно пахло, так что пока летел, пока садился на дозаправку, только и глотал слюни. А по прилёту, подхватив мешок, отправился по командирам. Не зря же те меня в тыл отправили, надо отблагодарить, вот все домашние вкусности и разошлись по рукам. Кстати, моё такое понимание ситуации командирам нравилось, так что подарки принимали в охотку, сообщив что вечером посидим, отметим, попробуем вкусности. Тем более отмечать есть что, меня утвердили на должности командира второй эскадрильи, и пусть в эскадрильи всего пять истребителей, считая мой, но главное воевать есть на чём и есть с кем. Парни опытные.

А на следующий день начались полёты, мою эскадрилью сразу включили в план боевых вылетов. Кстати, узнал насчёт штурмовиков. Их уже не было, вывели на пополнение и переформирование. За десять дней боёв от полка осталось всего два самолёта, латанных-перелатанных. Их оставили другому полку и отбыли в тыл. Вот такая она война. В этих сталинградских сражениях наш полк проявлял чудеса героизма и ведения боевых действий. По крайней мере потери у нас были минимальны, если так смотреть по статистике потерь по нашей Воздушной армии. Правда, и задания нам дают серьёзные. Мы работаем мы по прикрытию города. Но если возникает нужда, получаем и другие приказы. Например, первый боевой вылет моей эскадрильи, прикрытие пикировщиков «Пе-2», которые летели бомбить фронтовой аэродром противника. Хорошо поработали. В этом вылете я сбил один «мессер» из дежурной пары, что находилась над аэродром, а потом спикировал и выпустил «эрэсы» по зенитным точкам, для облегчения работы наших бомбардировщиков. Уничтожил две зенитки, да и парни постарались. Я с одной парой выполнял обязанности группы по расчистке воздуха, ещё одна пара непосредственно сопровождала «пешки». Тут и они подошли, две эскадрильи, пятнадцать машин общим счётом, и смешали с землёй стоянку техники и склады с бомбами и «ГСМ». Вот при возвращении на нас навалились двенадцать «мессеров», видимо с другого аэродрома. Ох и пришлось покрутиться. Обошлось без потерь, все вернулись, но два вражеских истребителя заземлили, ещё один уходил с дымами. «Пешки» потерь не понесли. Немцы прорваться к ним не смогли. Так сопроводив «больших» до их аэродрома, мы повернули к своему, благополучно вернувшись. Я сдал машину механику, требовалось заправить и боекомплект пополнить, а сам направился в штаб на доклад, куда и остальные лётчики моей эскадрильи потянулись.

Постепенно я втянулся в боевую работу, воевал, и мой личный счёт поднялся до тридцати одного сбитых лично, когда произошла трагедия. При заходе на посадку, а мы отбивали очередной налёт на город, два «Хейнкеля» на моём счету, внезапно вынырнувшая пара «охотников», подлетевшая на бреющем, дежурная пара их не заметила, срезала меня. Высота небольшая, я ничего не успел сделать, и самолёт грохнулся на полосу, комом металла и стали закрутившись. Хорошо баки пустые, иначе полыхнул бы. Всего я этого не видел, потерял сознание, когда в полосу врезался.

Очнулся я в санитарном эшелоне, лежал на нижней полке весь в гипсе. Очнулся раз и навсегда, сознание ясное было. Тело болело, явные переломы ныли, но уходить обратно в беспамятство я не спешил. Осмотрелся, снаружи явно ночь и редкие фонари мелькали, похоже мы через какой-то город проезжали, те изредка освещали купе. Пить хотелось просто страшно, все мысли только и были о живительной влаге.

В купе из персонала никого не было. На соседней нижней полке лежал раненый весь в бинтах и монотонно стонал. Кто на верхних лежал не видел, только рассмотрел свешивавшиеся руку или ногу. Пить хотелось с каждой минутой всё сильнее, пошевелится я не мог, гипсовый каркас не давал, да и мышцы деревянные, не пошевелишься. Лишь отметил что ноги чувствую, это хорошо, позвоночник цел. Я пытался подать голос, но из горла лишь вырвался хрип, попытался набрать слюны, смочить горло, и не сразу, но получилось, так что попытался окрикнуть: