Координатор - Поселягин Владимир Геннадьевич

- Но как? - растерянно спросила секретарь.

- Ночью я вижу хорошо, не как днём, но хорошо. Поэтому всё делал по ночам. И у меня было бесшумное оружие. Пистолет с глушителем. Пока немцы понимали, что их убивают со стороны, их практически не оставалось. А казармы Гестапо в Минке или во Львове, я гранатами забрасывал или бутылками с горючей жидкостью. Также и с казармами концлагерей поступал… После убийства матери, когда я за неё поквитался, решил поквитаться с немцами и за отца. Поэтому и поехал в Прибалтику на лето. Ночью перебрался через передовые позиции наших и немецких войск, ну и дальше воевал.

- И много убил?

- Много, - коротко ответил я на этот не самый скромный вопрос. - Поквитался от души.

- А почему уехал? - прямо спросил один из комсомольцев. - Почему ты здесь?

- Социализироваться хочу, - вместе с ответом было моё пожимание плечами.

- Что?

Судя по лицам присутствующих, меня мало кто понял, поэтому я разъяснил, как смог:

- Социализация, это довольно тонкая психология. Те же отшельники или бирюки-одиночки асоциальные типы. Я три месяца в тылу врага провёл, вздрагивая от любого шорох, мало с кем общаясь подолгу. А любой человек существо социальное, мы стайные, и без других людей не можем. Нам нужно общение, нам нужно вливаться в общество, чтобы вырасти нормальным человеком. А я не хочу превращаться в мясника, который готов убить за косой взгляд, и плохо умеющий нормально общаться с людьми. К тому же бросать школу я тоже не хотел. Хорошо провёл лето, как я считаю, да и многие сбитые лётчики или пленные, освобождённые мной, это только подтвердят, но осень, зиму и весну я планирую провести тут, социализироваться и учиться.

- И как, помогает социализироваться? - спросила секретарь.

- Вполне. Нисколько не пожалел, что вернулся, и рад что мне попался именно ваш детдом. А общение с малышнёй как будто сняло стопор, и пружина внутри меня медленно распрямилась. Мне с вами тут хорошо. Правда, по-честному, в первые недели очень трудно было, привык один, а тут столько детей вокруг, шум и гам, с трудом выдержал и не сбежал, спасала колка дров, но сейчас уже привык. Это и была социализация. Я стал своим, как и вы мне. Кстати, я пока в тылу у немцев был, трофеем с одного офицера СС фотоаппарат взял, а для меня, что с бою взято, то свято. Плёнок много было, как средств для печатанья фотографий. Я стал делать снимки. Очень много сделал. Был в Прибалтике, в Белоруссии и на Украине. Везде делал снимки своей личной войны. На другой стороны описание где это было и что произошло. Эти фотографии я уже передал Андрею Геннадьевичу. Хотите посмотреть, поторопитесь, завтра он их отправит в НКВД. Там просили. Ещё есть трофейные фотографии, добытые мной с тел убитых немцев. Там всякие фото были, со зверствами тоже.

Это уже была моя месть директору, за то что сдал меня, комсомольцы у нас энергичные, вон как за рыбное дело взялись, несмотря на осень, улов вполне радовал, появившись на столах воспитанников. Что-то и подшефному госпиталю отходило. Моя идея тут была тоже одобрена. А вот бобов не было, видимо договорится не удалось. Так что комсомольцы сейчас рванут к директору и не слезут с него, ещё и помогут систематизировать мой дар, заодно всё изучив. Те заинтересовались, но вскочить не успели, дверь открылась и к нам прошёл Андрей Геннадьевич, говоря кому-то за дверями:

-… не хорошо подслушивать. Марш по своим комнатам, - закрыв дверь тот тут же обратился ко мне, протягивая фотографию. - Руслан, этот лётчик на фото. Где ты его похоронил?

- Да там же где и нашёл, Андрей Геннадьевич, - изучая фотографию, где я стоял с серьёзным лицом, а на заднем фоне на стропах зацепившегося за кроны дерева купола парашюта, висело тело нашего лётчика, ответил я. - Прямо под дубом.

- А сам фотографировался почему? Хотел на память сделал?