Игра в ложь - Рут Уэйр (2018)

Кейт ждет от меня согласного кивка, комментария – но я не могу выдать ни то, ни другое. Правда, я не верю, что Люк способен обидеть Кейт или кого-нибудь из нас, но в одном я согласна с Фатимой: Кейт опасно жить на мельнице. Нервы у нее ни к черту; кажется, еще немного – и будет срыв. Пожалуй, Кейт сама не сознает, насколько она близка к срыву.

– Думаю, Фати права, – говорю я.

Кейт закатывает глаза, делает еще глоток. Нет, не дам ей уйти от ответа, буду настырной, как Тея, расковыривающая свою несчастную кутикулу.

– Фатима права и насчет твоей жизни на мельнице, и насчет происшествия с овцой. Это был гнусный поступок.

Кейт не отвечает, смотрит в свою чашку.

– Это ведь Люк овцу убил и подбросил, да, Кейт?

– Не знаю, – мрачно отвечает Кейт. Ставит чашку, запускает пальцы в волосы. – Я правда не знаю, Айса. Конечно, Люк озлоблен, только… только здесь и других недоброжелателей достаточно.

– Недоброжелателей? – Слово шокирует, ведь раньше я ни о каких недоброжелателях от Кейт не слышала. – Что ты имеешь в виду?

– Сплетни, Айса, не только наши бывшие одноклассницы распространяют. У папы было полно приятелей… Я… я не уверена…

– Хочешь сказать, у тебя есть враги среди деревенских?

– В общем, да.

В памяти всплывают слова таксиста Рика: «Ваш отец был хороший человек, что́ бы здесь о нем ни болтали; да и вы уже сколько лет среди сплетен живете и не пачкаетесь».

– Что конкретно болтают, Кейт? – выдавливаю я. В горле пересыхает.

Кейт пожимает плечами.

– А сама не догадываешься? Гадости всякие.

– Например?

Не знаю, кто меня за язык тянул. Вопрос сам собой сорвался.

– Например? Например, Айса, вот тебе самая безобидная версия: папа взялся за старое и сбежал с какой-то парижской наркоманкой.

– И это ты называешь безобидной версией? Черт возьми, какая же тогда самая скверная?

Вопрос был чисто риторический, но Кейт вопреки ожиданиям, кажется, собирается ответить. С горькой усмешкой она произносит:

– Нелегкий выбор. Пожалуй, вот на чем остановлюсь: папа вступил со мной в непозволительную связь, а Люк его за это убил.

– Что? – Все слова вылетели из головы, я повторяю только это дурацкое «Что?».

– То! – обрывает Кейт. Допивает кофе, ставит чашку на сушилку для посуды. – А ведь есть еще куча промежуточных версий. И они еще удивляются, почему я по субботам не хожу в «Солтенский герб», как папа! Ты не представляешь, Айса, какие вопросы задают деревенские старожилы, когда выпьют.

– Ты серьезно? Тебя и правда вот так, напрямую, спрашивали про сексуальные домогательства?

– Нет, эту версию не озвучивали. А зачем? Она давно принята за истину. – Лицо Кейт перекашивается. – Папа меня трахал; некоторые утверждают, что и вам с Фати и Теей перепадало. О чем же спрашивать?

– Кейт! Господи! Почему ты нам не говорила?

– Что я должна была сказать? Что семнадцать лет в Солтене мусолят ваши имена? Что вы стали персонажами отвратительной местной легенды? Что мнения деревенских жителей расходятся: кто-то считает меня убийцей, а кто-то уверен, что мой отец до сих пор в бегах, потому что стыдится возвращаться после содеянного со мной и моими подругами? По ряду причин, Айса, эта тема не самая моя любимая.

– Но разве… разве нельзя им заткнуть рты? Ты же можешь все отрицать…

– Что именно отрицать? В этом-то и проблема.

На лице Кейт – усталость и отчаяние.

– Папа пропал, я четыре недели не заявляла в полицию. Так или нет? Ну и разве удивительно, что поползли слухи? Они из зерна истины выросли.

– Но это ведь ложь! Грязная ложь! – с яростью восклицаю я. – Слушай, Кейт, плюнь на все. Поедем со мной в Лондон! Пожалуйста, поедем! Фатима права, тебе нельзя здесь оставаться.

– Что с того? Я должна, и точка.

Кейт встает, выходит из дома, направляется к мосткам. Прилив давно отхлынул, илистые берега Рича словно вздыхают, запекаясь под солнцем.