Лед - Бернар Миньер (2012)

Сервасу никогда не приходилось читать ничего такого, как дневник Алисы. Тяжкое чтение… Интимный дневник девочки-подростка, испещренный рисунками, полный стихов и каких-то туманных, загадочных фраз. Уже под утро, когда заря медленно, как осторожный зверь, подкрадывалась к городу, он чуть не выбросил дневник в корзину. В этих тетрадках было очень мало конкретной информации, все какие-то намеки и недомолвки. Тем не менее несколько фактов просматривались ясно. Летом 1992 года Алиса Ферран отдыхала в лагере «Пиренейские серны», который теперь закрыт. Мимо него Сервас проезжал, когда ехал в Институт Варнье, о нем ему рассказывал Сен-Сир, у которого даже висели на стене его виды. Пока лагерь существовал, он принимал детей из Сен-Мартена и окрестных деревень, тех, чьи родители не имели возможности отправить своих чад куда-нибудь на каникулы. Такова была местная традиция. В то лето в лагерь поехали несколько лучших подруг Алисы, и она попросила родителей отправить туда и ее. Они поколебались, но не стали возражать. В дневнике девушка отмечала, что отец и мать согласились не только затем, чтобы доставить ей удовольствие, но еще и потому, что такое решение соответствовало их представлениям о равенстве и социальной справедливости. Она тут же прибавляет, что в тот день родители приняли самое трагическое решение в их жизни. Алиса не ругала ни себя, ни родителей. Она винила СВИНЕЙ, МЕРЗАВЦЕВ, НАЦИСТОВ — эти слова были написаны большими буквами, красными чернилами, — которые сломали ей жизнь. Она кастрировала бы их, отрезала бы все мужское, потом заставила бы сожрать собственные х… а потом убила бы.

Сервас подумал о том, что объединяло парня по имени Клеман и Алису. Оба были умны и только вошли в пору юности. Оба разражались грубыми ругательствами и горели жаждой насилия, причем не только словесного. Но первый угробил бомжа, а вторая — себя.

К счастью для Серваса, дневник не рисовал в деталях, что с ней сделали. Его нельзя было назвать дневником в полном смысле слова. События в нем не описывались день за днем. Он был похож скорее на обвинительную речь. На крик боли. Несмотря на то что Алиса была девочкой интеллигентной и обладала проницательным умом, слова ее оказались жуткими. Еще ужасней были рисунки. Это прослеживалось даже там, где сюжет не заключал в себе ничего страшного. Внимание Серваса сразу привлекли зарисовки четырех людей в черных плащах с капюшонами и в сапогах. Алиса обладала художественным талантом. На капюшонах она прорисовала малейшие складочки, а вот лица четверки тонули в мрачной тени. На другом рисунке четверо мужчин были распростерты на земле, мертвые, с широко распахнутыми глазами и ртами.

«Плод фантазии», — подумал Сервас.

Он с разочарованием обнаружил, что плащи и капюшоны получились очень похоже, мертвые тела выглядели весьма реалистично, но лица четырех мужчин, распростертых на земле, не напоминали никого из знакомых. Ни Гримма, ни Перро, ни Шаперона… Это были какие-то одутловатые, чудовищные морды, карикатурные образы всех жестоких пороков, похожие на скульптуры кривляющихся демонов с кафедрального собора. Алиса намеренно исказила их черты, или же ни она, ни ее друзья ни разу не видели лиц своих мучителей? Те никогда не снимали капюшонов? Однако из рисунков и текста можно было почерпнуть довольно много информации. На картинках мужчин было всегда четверо. Значит, в группу насильников больше никто не входил. В дневнике имелся и ответ на вопрос, вставший после убийства Гримма: что означают сапоги? До сих пор было загадкой, почему они оказались на ногах аптекаря. Теперь загадке нашлось объяснение.

Эти сволочи появляются только в те ночи, когда гроза и ливень. Конечно, им надо, чтобы никто не приезжал в лагерь, когда они там хозяйничают. Кому же придет в голову поехать в долину ночью, да еще когда дождь льет как из ведра?

Эти мерзкие свиньи шлепают по грязи своими сапожищами, оставляют следы в коридорах и пачкают все, к чему прикоснутся.