Лед - Бернар Миньер (2012)

Он в упор посмотрел на нее, прикидывая, стоит ли верить. Версия правдоподобная, ему тоже приходилось разбивать себе лоб среди ночи. Однако в ее тоне и в агрессивности, с какой она ответила, было что-то такое, отчего ему стало не по себе. Или он напридумывал невесть что? Почему он насквозь видит тех, кого допрашивает, а собственная дочь для него непроницаема? И вообще, почему он во время следствия чувствует себя как рыба в воде, а в простых человеческих отношениях пасует? Сервас знал, что скажет психоаналитик. Тот заставит рассказать о детстве…

— А не пойти ли нам в кино? — предложил он.

Тем же вечером, поставив тарелку с ужином в микроволновку и выпив кофе — Сервас обнаружил, что натуральный кончился, и ему пришлось воспользоваться старой просроченной упаковкой растворимого, — он снова углубился в биографию Юлиана Алоиза Гиртмана. На Тулузу опустилась ночь. На улице дул ветер и шел дождь, а у него в кабинете царила музыка Малера, льющаяся из гостиной, на этот раз Шестая симфония. Поздний час и полумрак, озаренный только рабочей лампой и монитором компьютера, способствовали приходу долгожданной сосредоточенности. Сервас достал блокнот, стал записывать свои наблюдения и быстро исчеркал множество страниц. Под несущиеся из гостиной звуки скрипок он изучал карьеру серийного убийцы. Швейцарский судья запросил психиатрическую экспертизу, чтобы установить степень вменяемости подсудимого. После серии долгих бесед назначенные эксперты сделали заключение: «абсолютно невменяем». При этом они ссылались на бредовые состояния, галлюцинации, интенсивное употребление наркотиков, несомненно вызывавшее и усиливающее шизофрению, и на полное отсутствие эмпатии, то есть сопереживания. Последний пункт был неоспорим и для Серваса. Согласно отчету, у пациента «не было ни психических ресурсов, чтобы контролировать свои действия, ни степени свободы, позволяющей делать выбор или принимать решения».

Судя по сведениям, которые Сервасу удалось почерпнуть на швейцарских сайтах судебной психиатрии, эксперты были приверженцами научных методов и оставляли очень мало места для личной интерпретации. Они подвергли Гиртмана многократному тестированию, заявляя, что опираются на DSM-IV, статистический справочник умственных расстройств. В голову Сервасу пришла странная мысль. Вдруг Гиртман знал этот справочник не хуже экспертов?

Как бы там ни было, учитывая опасность пациента, они рекомендовали для пущей уверенности поместить его в специализированное учреждение на бессрочный период. Перед тем как попасть в Институт Варнье, Гиртман побывал в двух швейцарских психиатрических больницах. Он не был единственным пациентом сектора А, прибывшим из-за рубежа, поскольку институт являлся первым, взявшим на себя ответственность за психиатрическое лечение в рамках будущего общеевропейского юридического пространства. Читая эти строки, Сервас нахмурился. Интересно, что они имели в виду, если учесть, что правосудие в разных европейских странах отличается и по сути законов, и по срокам наказаний, и по бюджету? Франция, к примеру, по численности населения уступает Германии, Нидерландам или Великобритании.

Поднявшись, чтобы взять банку пива из холодильника, он размышлял об очевидном противоречии между личностью Гиртмана, социально интегрированного и профессионально признанного, о котором писала пресса, и мрачного субъекта, находящегося во власти неконтролируемых фантазий об убийствах и патологической ревности, описанного экспертами. Джекил и Хайд?[18] Или благодаря своему дару манипулятора Гиртману все-таки удалось избежать тюрьмы? Сервас охотно поставил бы на вторую гипотезу. Он был убежден, что, впервые появившись перед экспертами, швейцарец прекрасно знал, как себя надо вести и что говорить. Значит, они имели дело с талантливым актером или с несравненным манипулятором. Как же его расколоть? Окажется ли психолог, вызванный жандармерией, более искусным, чем эксперты, которых ему удалось обвести вокруг пальца?