Круг - Бернар Миньер (2012)

— О консенсусе, существующем вокруг некоторых произведений, и о том, что, если на протяжении веков множество людей сходились во мнении, что Гомер, Сервантес, Шекспир и Гюго — мастера высшего разряда, значит, фраза «на вкус и цвет товарищей нет» — софизм. Если принять за данность, что равноценности не существует, то дешевка, которую реклама втюхивает публике как искусство, массовое кино и повсеместный меркантилизм, не может быть приравнена к великим творениям человеческого разума, а элементарные принципы демократии неприемлемы в искусстве, где лучшие осуществляют безжалостный диктат над посредственностями.

— Разве я употребил выражение «равноценности не существуют»?

— Нет, мсье.

— Так не приписывайте их мне, уж будьте так любезны.

В аудитории раздались глумливые смешки. Так случалось всякий раз, когда гнев громовержца падал на голову одного из студентов. Смеялись в первом ряду. Марго показала обернувшимся средний палец.

Она глубоко затянулась, в очередной раз отравив никотином свои молодые легкие, и посмотрела на троицу Давид-Сара-Виржини. Они встретились взглядами, и Марго не опустила глаз. Этой ночью она решила, что выберет совершенно другую тактику. Более… решительную. Спугнет дичь. Она не только не станет прятаться, но и постарается усилить их подозрения, заставит думать, что ей что-то известно. Если виновный среди них, он может почувствовать опасность и сорваться.

Тактика, не лишенная риска.

Опасная тактика. Но другого выхода нет: невиновный в тюрьме, и время поджимает.

— Где это было снято? — спросил Стелен.

— В Марсаке. Рядом с озером… На опушке леса. На границе с садом Марианны Бохановски, матери Юго.

— Буквы обнаружила она?

— Нет, я.

Глаза Стелена округлились.

— Как ты там оказался? Что-нибудь искал?

Сервас предвидел этот вопрос. Отец как-то раз сказал ему, что лучшей стратегией во все времена была правда, как правило, она гораздо неудобней для окружающих, чем для того, кто ее говорит.

— Я провел там ночь. Мы с матерью Юго старые знакомые.

Теперь на майора смотрели все.

— Чертов проклятый идиот… — пробормотал Стелен. — Она — мать главного подозреваемого!

Сервас счел за лучшее не отвечать.

— Кто еще в курсе?

— Моего присутствия там этой ночью? Пока никто.

— А если она решит использовать это против тебя? Расскажет своему адвокату? Ты понимаешь, что дело передадут жандармам, как только новость дойдет до ушей следователя?

Сыщик вспомнил очкастого адвоката, который накануне ночью требовал свидания с Юго, но промолчал.

— Что ты творишь, Мартен? — рявкнул Стелен. — Допрашиваешь депутата, никого не поставив известность, после чего… проводишь ночь с… у матери главного подозреваемого! Ты понимаешь, насколько тяжелыми могут быть последствия? Твое поведение способно скомпрометировать расследование, перечеркнуть всю работу группы!

Патрон мог бы выразиться жестче — он был разъярен, и Сервас это понимал, — но по какой-то причине предпочел сдержаться.

— Ладно, идем дальше. Что это меняет? Мы не узнали ничего нового: нет никаких доказательств, что буквы вырезал Гиртман. Я не верю, что швейцарец вернулся только из-за тебя и теперь ходит за тобой по пятам, оставляет подсказки — и все это из-за дурацкой музыки и одного короткого разговора. Кроме того, все началось после убийства Клер Дьемар.

— Не после — одновременно, — поправил Стелена Сервас. — Что все меняет. Это началось с диска в стереосистеме… Нельзя забывать, что Клер идеально подходит под профиль жертв Гиртмана.

Последняя фраза, как и ожидал Сервас, произвела должный эффект. Его шеф и подчиненные переваривали информацию.