Одинокие души - Эшли Дьюал (2017)

Подростки торжественно кричат, увидев очень далеко поезд. Я сглатываю, накопившуюся слюну, и сжимаю в кулаки потные ладони. На улице прохладно, но я вся горю, хочется обрызгать лицо ледяной водой, хочется упасть в сугробы, которых ещё нет, хочется прыгнуть в бассейн и лежать на поверхности. На лбу появляется пот. Сводит низ живота, и мне приходится признать, что боль в спине и в мышцах спасает меня: не дает расслабиться. Иначе я бы упала без чувств.

Когда первый парень, старше меня может года на два, прыгает с платформы к рельсам, и становится посередине, моё сердце останавливается. Я готова кричать от ужаса, но понимаю, что это не поможет: ни ему, ни мне.

Поезд совсем близко. Теперь я не только его слышу, я вижу его. Люди вокруг меня, одетые в черные куртки, черные джинсы, неожиданно начинают шевелиться. Они подходят ближе к платформе и выкрикивают слова в поддержку парню. Удивительно, что они не кричат: поскорей бы тебя сбил поезд, потому что всё именно к этому и идет.

Я прикрываю рукой рот, и дрожу, словно осиновый лист. Мне так страшно было лишь один раз: когда я проснулась и поняла, что потеряла целый год. Только если тогда паника была моральной, сейчас я ощущала её физически.

— Боишься? — неожиданно спрашивает меня Шрам и улыбается. — Испытание тебе не из легких досталось.

— Справлюсь как-нибудь и без твоих советов, — огрызаюсь я.

— Я в этом сомневаюсь.

Затем он оставляет меня одну, и подходит к толпе.

— Отходим все на шаг назад, — командует он и, расставив руки, отодвигает подростков ближе к центру. — Этот вокзал в нашем распоряжении, но я всё равно не хочу проблем.

Я недоуменно вскидываю бровь и нехотя подхожу к парню.

— Что значит, в нашем распоряжении?

— Стало интересно?

— Просто ответь, Шрам.

— Этот вокзал не рабочий. Он заброшен, как и парк, в котором мы обычно проводим время.

— Но как тогда здесь проезжает поезд?

— Я бы сказал, проезжает не поезд, а несколько вагонов. — Он вновь улыбается. — Не волнуйся. Управляет им один из наших.

— Значит, ли это, что он успеет затормозить, если что? — с надеждой спрашиваю я, и натыкаюсь на безумный взгляд парня.

— Нет, это абсолютно ничего не значит.

Мне опять страшно.

Я сжимаю пальцы в кулаки и вижу, как парень на рельсах закрывает глаза. Поезд совсем рядом. Я уже отчетливо вижу его силуэт, и не могу взять себя в руки. Звук становится всё громче, громче и громче, и когда во мне кровь вскипает, словно подогретое молоко, парень нагибается: готовится отпрыгнуть. Сто метров, девяносто, восемьдесят — люди орут, словно дикие. Одна девушка протягивает вперед руки, и кричит, что любит его.

Если бы любила, то не позволила бы совершать такое. Хотя, что я понимаю в любви?

Семьдесят, шестьдесят — я закрываю руками лицо, и слышу дикий рев поезда. Пятьдесят. Поток воздуха откидывает назад мои угольные волосы, и я испуганно отступаю в сторону, отказываясь открывать глаза.

Мне хочется плакать, хочется забиться в угол и не выходить оттуда.

Но вдруг я улавливаю радостный крик. Мои руки сами опускаются, глаза находят толпу, и я замечаю парня. Он довольный стоит рядом со своей девушкой, целует её, обнимает, крутит вокруг себя. Он справился, и он жив.

Я облегченно выдыхаю, и вдруг ощущаю чье-то прикосновение.

— Ты как? — я поднимаю глаза и вижу Киру. — Всё в порядке?

— Честно?

— Ладно, можешь не отвечать. — Блондинка едва заметно улыбается. Я благодарна ей за то, что она рядом. Почему-то мне кажется, что я смогла бы ей довериться. — Ты последняя?

— Да, Карина была шестой, так что…

— Отстой. Придется посмотреть на все результаты.

— Меня больше волнуют не цифры, — признаюсь я. — Как понять, когда нужно отпрыгивать? Как словить именно тот момент?