Московское время - Валерия Вербинина (2018)

Напоминание о студенте было ей не слишком приятно. Не так давно Нина обнаружила, что, хотя ей и нравится Опалин, Антон все-таки тоже симпатичен. Когда Нина в школе читала романы, в которых героиня была влюблена разом в двоих, она искренне недоумевала, как можно быть такой бессердечной. И вот, пожалуйста, все это происходит с ней самой и она даже находит сложившуюся ситуацию вполне естественной. Опалин был старше и казался почти недосягаемым, в то время как Антон всегда оставался близким и доступным. Но при таком раскладе для Былинкина вообще не оставалось места, тем более что и раньше он даже по касательной не зацепил Нининого сердца. Однако Миша воспринял ее охлаждение по-своему, сочтя, что Нина перестала им интересоваться после смерти дяди, который теперь не мог помогать с билетами в театры и прочими приятными вещами. Нину такие инсинуации глубоко возмутили, она рассорилась с Былинкиным, и общаться они совсем перестали.

– Вы не подскажете, где его проще всего найти? – спросил Опалин. – Хочу уточнить кое-что.

И на следующий день Казачинский доставил к нему студента, решившего, что предстоящий разговор связан с возобновлением поисков шофера, который насмерть сбил его дядю.

Опалин не стал разуверять Былинкина, и, задав для отвода глаз несколько общих вопросов, перешел к интересующему его скандалу в «Национале».

– Ну, это когда было, еще до праздников, – удивился Миша. – И почему непременно скандал? В «Национале» такое случалось… А выходка этого фотографа – сущая чепуха. Дядя, по крайней мере, отнесся к ней очень… юмористически. Выпил человек, был расстроен и приставал ко всем, интересовался, считают ли его хорошим фотографом.

– А Доманин сомневался в собственном таланте?

– Нет, тут другое. Ему обещали персональную выставку, а в последний момент завернули. Я так понял, завернули… ну… в оскорбительной форме, мол, не настолько он хороший фотограф, чтобы ему выставки устраивать. А он о себе был очень высокого мнения…

Выставка. Вот оно что. И Опалин сразу же вспомнил надпись на обороте фотографии Маши: «Для выставки. Парижанка на бульваре Монпарнас…»

– Вы его лично знали? – задал он следующий вопрос.

– Нет, только по рассказам дяди – они пару раз ездили вместе за границу. Оказались в одном вагоне, так, кажется, и познакомились. Доманин же где только не был – и в Испании на фронте, и в Италию ездил, и еще куда-то. Он считал дело с выставкой решенным, и чуть ли не пригласительные билеты хотел распределять, а тут ее отменили и снимки вернули – дескать, забирайте свое барахло. В «Национале» он все совал фотографии дяде и каким-то знакомым за соседним столом, требовал сказать правду, хорошие они или никуда не годятся. Ну, ему, конечно, говорили, что фотографии отличные, и надо подождать, все устроится, просто кто-то против него интригует. А он разошелся и кричал, что он Лев Доманин и не позволит так с собой обращаться. Хотя он вовсе не Доманин и не Лев, а Лейба Герштейн или как-то вроде того.