Дом у озера - Кейт Мортон (2016)

В младенчестве Элеонор тоже кормили в детской, но совсем в других условиях. Ее мать, не одобрявшая «вампирские» наклонности младенцев, поручила няне Бруен – та тогда была гораздо моложе, но с такими же старомодными взглядами – кипятить для новорожденной коровье молоко и кормить ее из стеклянных рожков, которые выписали из универмага «Хэрродс». До сих пор при запахе резины Элеонор едва сдерживала тошноту и испытывала острое чувство одиночества. Само собой, няня Бруен всецело одобряла установленный режим и бутылочки поставлялись с военной четкостью через отмеренные часами промежутки времени, вне зависимости от состояния животика Элеонор. Обе женщины согласились, что это правильно, пусть ребенок с младых ногтей привыкает к порядку и пунктуальности. А как еще она научится подчиняться и с радостью займет свое место в самом низу семейной лестницы? То были пресные, тягучие, как желе, дни – до того как отец Элеонор вызволил ее из оков викторианского детства. Он вмешался, когда речь зашла о гувернантке, заявив, что сам займется обучением дочери. Папа был одним из самых умных людей, которых встречала Элеонор. Он не получил формального образования, подобно Энтони или мистеру Ллевелину, зато был настоящим ученым джентльменом, запоминал все, что только читал или слышал, постоянно размышлял, по крупицам собирал знания и всегда стремился узнать еще больше.

Элеонор снова откинулась на подушки, застегивая ремешок на любимых часах, и внезапно вспомнила, как сидела у камина в библиотеке на коленях отца, а он читал ей «Беовульфа» в переводе Уильяма Морриса и Э. Дж. Уайатта. Она была еще слишком мала, чтобы понять значение всех староанглийских слов, и ее одолевала дремота. Голова Элеонор покоилась на груди отца, и его слегка картавый голос доносился будто изнутри; теплое раскатистое бормотание, казалось, окутывало Элеонор со всех сторон. Она зачарованно смотрела на оранжевые блики отражающегося в часах пламени, и ей было так хорошо и спокойно, что с тех пор эти часы ассоциировались с ощущением полной безопасности и удовлетворения. Она и отец, вдвоем, в самом глазу бури, безмятежном центре вращающейся вселенной.

Может, между отцами и дочерьми существует особенная связь? Энтони, безусловно, был кумиром для их девочек с тех пор, как вернулся с войны. Поначалу они робели, две любопытные мордашки с широко распахнутыми глазами осторожно выглядывали из-за двери его кабинета и перешептывались, но вскоре Энтони их очаровал. И неудивительно. Он ходил с ними в поход, и они вместе разбивали бивак на лугу, показывал, как плести лодочки из травы, терпеливо выслушивал все горести и выдумки. Как-то раз Элеонор с гостем пили мятный джулеп на лужайке, пока Энтони играл в чехарду с Деборой и Элис, потом пришла очередь малютки Клемми, и он стал лошадкой, поскакал по саду, а все три девочки заливались веселым смехом. Гость спросил, пряча мелочное любопытство за деланой симпатией, не огорчает ли Элеонор то, что девочки явно больше любят отца. «Конечно, нет», – ответила она.

Элеонор почти не лукавила. После всех тягот войны, четырех долгих лет, когда им с Энтони пришлось жить в разлуке, повзрослеть и взвалить на себя новые обязанности, для Элеонор было счастьем знать, что он вернулся в привычный для себя мир, видеть неподдельную любовь в его взгляде, обращенном на дочерей. Казалось, у нее есть собственная машина времени, на которой можно возвратиться в эпоху невинности.