Бернарда - Вероника Мелан (2013)

— Совпадения?

Лицо его было ровным, но вот опасный огонек, светившийся в глубине глаз, выдавал с потрохами. И когда Дрейк потянулся за бокалом с вином, я холодно улыбнулась.

— Нет, это называется не так.

Он неторопливо отпил вина и улыбнулся. Красивый, опасный, зловещий.

— А как?

— Это называется вешанье лапши на уши.

— Что это значит?

— Так в моем мире говорят в том случае, когда один пытается убедить другого в неправде.

— Хм…

Непробиваемая аура властности и равнодушия — замечательное прикрытие для эмоций. Я сделала вид, что собралась уходить, сделала два шага вглубь коридора, затем остановилась и кинула на него насмешливый взгляд.

— Ах, да… забыла спросить. Каково это, чувствовать себя ревнивым идиотом?

И тут же увидела, как тень страдания пробежала по знакомому лицу. Какое-то время Начальник молчал, теперь улыбка его не была самоуверенной, она стала насмешливой и грустной одновременно. Почему-то в этот момент мне вспомнился страдающий от головной боли Понтий Пилат, стоящий на залитом лунным светом бетонном круге и смотрящий вдаль.

Я перестала делать вид, что ухожу, и приблизилась к нему.

— Это неприятно, — только и ответил он. — Но твои ухажеры останутся живы, у них незначительные повреждения.

Мне совершенно некстати теперь вспомнился фильм «Терминатор», в котором Шварценнеггер расстрелял толпу полицейских, затем просканировал ее электронным глазом и выдал заключение «Жить будут».

— Аллилуйя! — я не смогла удержаться от язвительного тона. — Но ведь они даже не поняли, за что пострадали. В чем был смысл?

— У них не было насчет тебя серьезных намерений.

— Ах, вот как? А у тебя есть?

Дрейк поджал губы; в его глазах снова мелькнула тоска.

— Извини.

Я любила его. И понимала каждое идиотское нерациональное и нелогично совершаемое им действие. И последнее извинение, в отличие от проявленной ревности, почему-то не принесло ни радости, ни удовлетворения. Любовь застилает разум, а неограниченная власть развязывает руки — опасное сочетание. Наверное, хорошо, что те парни пострадали не так сильно, как могли бы. Любовь Дрейка была настолько же опасной для этого мира, как и его гнев.

Сердце сжалось от жалости к себе и стоящему напротив мужчине. Он — красивый, умный, пусть даже немного жестокий — не заслужил того, через что теперь проходил. Поддавшись эмоциям, я шагнула в его сторону, желая прижаться всем телом, обнять, утешить, на мгновенье почувствовать его тепло.

— Переоденься в форму…

— Не надо, Ди, — Дрейк предостерегающе вытянул руку вперед — и я застыла.

— Почему?

— Не надо… — повторил он тихо. — И так больно. Я не железный.

Чувствуя, как глаза щиплет от слез, я подошла к столику, подняла бокал с вином, повернула той стороной, которой касались губы Начальника, и отпила глоток. Горьковато-сладкое, на вкус совсем как наша любовь.

— Мне пора.

Не глядя на него, я исчезла.

* * *

Мама звала меня назад. Протягивала руки и плакала: «Доченька, вернись, вернись, дочка…» И я шептала, что вернусь, конечно, вернусь, уже совсем скоро, что осталось совсем немного, и я обязательно что-нибудь придумаю.

А потом проснулась вся в слезах.

В комнате темно, на душе скверно. Канн сказал, что, возможно, остался один день на «F» и все будет кончено.

— Скоро, мам… скоро, — прошептала я освещенному первыми лучами восходящего солнца потолку, глотая слезы. — Как только все закончится, я первым делом вернусь домой.

Только в этот момент, когда за окном забрезжил рассвет, я с гнетущей ясностью осознала, как давно не была дома. Все откладывала решение проблем на потом, лишая себя возможности увидеть тех, кого любила. Какой же я была дурой.

Один день. Перетерпеть один день. Как-нибудь заснуть сейчас, проснуться, пережить утро, обед и вечер, а там порадоваться, что все, наконец, закончилось.