Женщина в окне - А. Дж. Финн (2018)

Я возвращаюсь к дивану, ставлю фильм на паузу. Повернувшись к гостю, вижу, что Алистер уже шагнул в комнату. В холодном свете экрана он похож на мертвеца с черными подглазьями. За его спиной в стене зияет провал открытой двери.

– Будьте добры, закройте дверь. – (Он закрывает.) – Спасибо, – невнятно бормочу я, с трудом ворочая языком.

– Я пришел не вовремя?

– Нет, все нормально. Хотите выпить?

– О, благодарю, не стоит.

– Я имела в виду – воды, – уточняю я.

Он вежливо качает головой.

– У вас были вечером гости? – повторяет он.

Что ж, Джейн меня предупреждала. Он, со своими ясными глазами и тонкими губами, не похож на человека, привыкшего все контролировать. Скорее, неунывающий светский лев в пору своей осени – эта острая бородка, эта резкая линия роста волос. Я представляю, как они с Эдом по-приятельски беседуют, попивая виски и обмениваясь армейскими историями. Но наружность обманчива, и все такое прочее.

Разумеется, это не его дело. И все же я не хочу оправдываться.

– Весь вечер я была одна. Разгар киношного марафона, знаете ли.

– Что смотрите?

– «Ребекку». Один из моих любимых фильмов. А вы…

Потом я замечаю, что он, нахмурив темные брови, смотрит мимо меня. Я поворачиваюсь.

Шахматная доска.

Я уже успела загрузить бокалы в посудомойку, отмыть чашку, но шахматная доска по-прежнему здесь. На ней стоят оставшиеся в живых фигуры, рядом – поверженные, король Джейн валяется на боку.

Я вновь поворачиваюсь к Алистеру.

– Ах, это. Мой съемщик любит играть в шахматы, – небрежно поясняю я.

Рассел, прищурившись, изучает меня. Не могу понять, о чем он думает. Обычно для меня это не проблема – я вот уже шестнадцать лет копаюсь в чужих головах. Но, очевидно, теряю навык. Или же действует алкоголь. И лекарства.

– Вы играете?

Он отвечает не сразу.

– Давно не играл, – наконец произносит он. – Здесь только вы и ваш съемщик?

– Нет, я… да. Я в разводе с мужем. Наша дочь живет с ним.

– Понятно. – Бросив последний взгляд на шахматную доску и на телевизор, он идет к двери. – Спасибо, что уделили мне время. Извините, что побеспокоил.

– Все в порядке, – говорю я, когда он выходит в прихожую. – И поблагодарите жену за свечку.

Обернувшись, он сверлит меня взглядом.

– Свечку принес Итан, – добавляю я.

– Когда это было? – спрашивает Рассел.

– Несколько дней назад. В воскресенье. – Постойте, какой сегодня день? – Или в субботу. – Я злюсь: зачем ему знать, когда приходил Итан? – Это имеет значение?

Алистер молчит, приоткрыв рот. Потом на губах его мелькает рассеянная улыбка, и он уходит, не сказав ни слова.

Перед тем как завалиться в постель, я смотрю в окно на дом двести семь. Вот она, семья Расселов, собралась в гостиной – Джейн с Итаном на диване, Алистер в кресле напротив, о чем-то оживленно разговаривают. «Хороший муж и хороший отец».

Кто знает, что происходит в чужой семье? Никто не знает. Я поняла это, учась в магистратуре.

– Можно годами общаться с пациентом, и все же не исключено, что однажды он удивит вас, – сказал мне Уэсли, когда мы впервые обменялись рукопожатием.

Я тогда заметила, что пальцы у него желтые от никотина.

– Как это? – спросила я.

Он уселся за письменный стол, пригладил волосы пятерней.

– Вы можете услышать о чьих-то тайнах, страхах и надеждах, но помните, что все это существует параллельно с тайнами и страхами других людей, живущих в тех же комнатах. Вы ведь знаете высказывание о том, что все счастливые семьи похожи друг на друга?

– «Война и мир», – сказала я.

– «Анна Каренина», но дело не в этом. А дело в том, что это неверно. Семьи, счастливые или несчастливые, разительно отличаются. У Толстого много всякой чуши. Помните об этом.

Я вспоминаю его слова сейчас, осторожно поворачивая большим пальцем кольцо наводки и выстраивая кадр. Семейный портрет.