Проповедник - Камилла Лэкберг (2010)

— Я… мы… я, — запинаясь, забормотала Линда, пытаясь подобрать слова, чтобы объяснить, какое отношение она имеет к Йохану. Ее удивило, что Роберт ничего не знал. Конечно, Йохан говорил ей прежде, что ничего не рассказывал брату об их связи, но ей все же казалось, что это неправда. Но то, что Йохан хотел сохранить в тайне их отношения, доказывало, насколько серьезно он, должно быть, к ним относился. Ей внезапно стало стыдно. — Мы… как бы немного общались, я и Йохан, — сказала Линда, очень внимательно рассматривая свои красиво наманикюренные ногти.

— Как это «общались»? — спросил Роберт, озадаченно глядя на нее. Потом он понял. — Ага, вы, значит… О'кей… — Он усмехнулся. — Да, теперь понимаю. Ну, братан! Как, блин, романтично.

Но смех тут же застрял у него в горле. Роберт вспомнил, почему он сидит здесь, и его лицо опять потрясенно застыло.

Проходили часы, а они сидели тихо, все трое, в рядок, в тишине приемной. Они поворачивались на каждый звук в коридоре в ожидании, что вот-вот врач в белой куртке подойдет к ним и огласит приговор. Они этого не знали, но все трое молились про себя.

Когда Сольвейг позвонила рано утром, он сам удивился, с каким сочувствием встретил известие. Вражда между семьями продолжалась так долго, что эта неприязнь стала чем-то вроде второй натуры. Но когда Габриэль услышал о состоянии Йохана, все старые неурядицы перестали существовать. Йохан — сын его брата, его плоть и кровь. И это самое главное, единственное, что принималось в расчет. И все же ему показалось неестественным ехать в больницу. Он подумал, что это будет выглядеть как какой-то лицемерный поступок, и был благодарен Линде, когда она сказала, что поедет туда. Он даже оплатил ей такси до Уддеваллы, хотя обычно считал поездки на такси верхом экстравагантности.

Габриэль в растерянности сидел за своим большим письменным столом. Весь мир содрогался и шатался, все становилось только хуже и хуже. У Габриэля возникло ощущение, что приближается кульминация последних двадцати четырех часов. Якоб, которого забрали на допрос, обыск в Вестергордене, пробы крови у всей семьи, а теперь Йохан в больнице — между жизнью и смертью. Все, чему он посвятил свою жизнь, все, что он так долго выстраивал: покой, надежность и порядок, — все рассыпалось у Габриэля на глазах.

В зеркале, висящем на противоположной стене, он увидел лицо и не узнал. Он посмотрел на себя как в первый раз. Но в определенной степени так оно и было. Габриэль заметил, как он постарел за последние дни. Исчез оживленный огонек из глаз, лицо осунулось, стало озабоченным, а его обычно так тщательно причесанные волосы растрепались и потускнели. Габриэлю пришлось признать, что он разочарован в себе. Он всегда считал себя человеком, который очень рано столкнулся с трудностями и больше, чем другие, готов к тому, чтобы встретить неприятности лицом к лицу. А вместо этого оказалось, что из них двоих сильней Лаине. А может быть, на самом деле он всегда это знал, более того — может быть, и она тоже всегда об этом знала и просто позволяла ему пребывать в этой иллюзии, потому что считала, что так лучше для него. Габриэля наполнило теплое чувство, тихая любовь — то, что скрывалось глубоко внутри под его эгоцентрическим пренебрежением, но сейчас получило шанс вырваться наружу. Может быть, во всем этом плохом есть хоть что-то хорошее.

Стук в дверь прервал его размышления.

— Заходи.

Лаине неторопливо вошла, и Габриэль опять отметил, как сильно она изменилась. С лица исчезла нервозность, она больше не перебирала беспокойно руками и даже казалась выше, потому что подтянулась и перестала горбиться.

— Доброе утро, дорогая. Ты хорошо спала?

Она кивнула и села в одно из двух кресел для посетителей, которые он держал у себя в кабинете. Габриэль изучающе посмотрел на нее.