Но эта чертовка лишь слабо улыбается, поднимает бровки и пожимает плечами.

— Не припоминаю, извини.

— Но Рому ты помнишь.

— Ты что, ревнуешь? — хохочет тот.

— Нет, — спокойно отвечаю я, глядя ей в глаза, — просто мне непонятно, как можно помнить о моем отце и о друге, зато забыть меня?

— А ты что, особенный? — вдруг бросает Муза.

Нет, это даже не бросок, а так, снисходительная подача. Карина и Рома весело хохочут, мол, надо же, меня так жестко осадила девчонка. А меня же это ни капельки не задевает, скорее наоборот: мой интерес занимает теперь всю территорию Евразии.

В чем дело? Помню, Карина с мамой подсели на турецкие сериалы и там постоянно звучала одна и та же фраза, казавшаяся мне чертовски глупой и неправильно переведенной: в чем твоя проблема?

Вот я и спрашиваю, в чем твоя проблема, Муза?

— Бам-бам-бам! — верещит Карина. — Вот это удар ниже пояса, а? Можешь ничего не отвечать! Я уверена, что твое самолюбие растоптано! В пух и прах!

— Ты ещё скажи, что Илью помнишь? — спрашиваю я, не реагируя на глупое поведение сестры. — Сашу, Матвея…

— О, да. Илью я очень хорошо помню, — перебивает она тихим голосом. Её сдержанный взгляд медленно ползет в сторону. — Светлые жирные волосы, длинная челка на глаза падала, а пахло от него сигаретами.

— В самую точку! — восклицает Рома. — А волосы у него жирные были из-за геля. Тогда было модно типа с мокрой шевелюрой ходить!

— Это выглядело отвратительно, — говорит Муза, стерев с лица фальшивую улыбку. А потом, словно одним мощным ударом разбив чашу с неприятными мыслями, она резко поднимает глаза на меня и спрашивает: — Есть ещё вопросы?

Она снова делает это: медленно трет большим пальцем правой руки сверкающий браслет на запястье. Я бы даже сказал «втирает» его в собственную кожу.

— Есть. Но обо всем позже. У нас впереди ещё много времени.

Я просыпаюсь рано и отправляюсь на пробежку. Музыка в ушах, чистый воздух в легких, бодрый стук сердца в груди и голова ещё не забита мусором — фантастика. Но стоит мне сесть за ноутбук и разбор электронной почты, как привычные заботы проглатывают целиком. Вывеска для ресторана всё ещё не готова. Подрядчик уже второй месяц кормит завтраками и мне до сих пор непонятно, почему Илья бездействует, ведь это именно он посоветовал это непутевое рекламное агентство.

Кстати, об Илье — он уже, как час назад должен был прилететь, а это значит, что скоро одна очень милая лгунья будет улыбаться ещё одному моему близкому другу, но только не мне. Невольно смотрю на белый потолок и думаю, что этот кабинет находится прямо над спальней, где сейчас сладко спит Муза. Или уже проснулась и принимает ободряющий душ.

Нет, она забавная. Странная, но забавная. Зуб даю, она прекрасно помнит меня, но почему-то очень не хочет признавать это.

Почему?

Может, я когда-то ей слово дурное сказал и она затаила обиду? Сейчас ещё окажется, что и у Ильи эта девица осталась в памяти! Все друг друга помнят, болтают и веселятся, и один я ни туда ни сюда.

Решив покончить с этим дурацким анализированием, захлопываю крышку ноутбука и иду на кухню. Думаю по пути, что бы такое устроить в пятницу для Карины, как вдруг слышу звон посуды и тихонько останавливаюсь у раздвижных дверей.

Надо же, пташка уже проснулась. Пытается разобраться с кофемашиной и крутится вокруг нее, как наседка. Из тостера выпрыгивают два ломтика тонкого хлеба и Муза пугается, дернув плечиками. Закатив длинные рукава вязанной накидки до самых колен, она снова пытается понять, как получить кофе из сверкающей хромом установки.

Стройная.

Подтянутая.

Спину держит ровно и двигается с заманчивой осторожностью. Как кошечка. Сквозь неплотное плетение накидки видны короткие джинсовые шорты и черная майка. Босая и голодная девушка на кухне — возбуждающе.