Запах соли, крики птиц - Камилла Лэкберг (2011)

— Ну, что вы были вместе и тому подобное. Господи, неужели ты думаешь, что вы могли кого-нибудь провести? — Она снова засмеялась. — Что за дурацкий спектакль вы разыгрывали? Мама перетаскивала свои вещи взад и вперед, в зависимости от того, здесь я живу или нет, и вы потихоньку держались за руки, когда думали, что я не вижу. Бо-о-же, какая глупость, сейчас ведь все либо гомосексуалы, либо бисексуалы. Это же самый писк.

Керстин смотрела на нее совершенно обескураженно.

— Почему же ты ничего не говорила? Раз уж знала?

— Это было классно — смотреть, как вы разыгрываете театр. Самое прикольное развлечение.

— Вот чертовка! — воскликнула Керстин и от души рассмеялась. После скорби и рыданий минувших дней смех разнесся по кухне как знак освобождения. — Марит свернула бы тебе шею, узнай она, что ты в курсе и просто притворяешься.

— Наверняка, — подтвердила Софи, присоединяясь к смеху. — Вы бы только видели себя: крадутся на кухню, целуются и перетаскивают вещи, как только я съезжаю к отцу. Разве ты не понимаешь, какой это был классный фарс?

— Да, прекрасно понимаю. Но так хотела Марит. — Керстин мгновенно вновь обрела серьезность.

Электрический чайник щелкнул, показывая, что вода закипела, и Керстин благодарно воспользовалась этим как поводом, чтобы встать и повернуться к Софи спиной. Она достала две чашки, насыпала чаю в две заварочные ложки и залила их горячей водой.

— Вода должна сперва немного остынуть, — сказала Софи, и Керстин невольно снова рассмеялась.

— Я подумала о том же. Твоя мама хорошо нас выдрессировала.

Софи улыбнулась.

— Да, точно. Хотя ей, вероятно, хотелось выдрессировать меня чуть больше. — Ее печальная улыбка говорила обо всех обещаниях, которые ей теперь не удастся сдержать, обо всех надеждах, которым теперь не суждено сбыться.

— Знаешь, Марит так тобой гордилась! — Керстин снова села и протянула Софи чашку с чаем. — Ты бы только слышала, как она тобой хвасталась, и даже когда вы здорово ссорились, она могла сказать: «Ну и запал у этого чертенка».

— Правда? Ты меня не обманываешь? Она действительно мной гордилась? Но я ведь доставляла ей столько неприятностей.

— Э, Марит видела, что ты просто гнешь свою линию. А линия заключалась в том, что ты стремилась не зависеть от нее. И… — она поколебалась, — особенно учитывая произошедшее между ней и Улой, она считала чрезвычайно важным, чтобы ты могла постоять за себя. — Керстин глотнула чаю, но чуть не обожгла язык — тот был еще слишком горячим. — Знаешь, она очень боялась, что развод и все последующее как-то… травмируют тебя. Больше всего ее волновало, что ты можешь не понять. Не понять, почему ей пришлось все поломать. Она поступила так не только ради себя, но и ради тебя.

— Да, поначалу я этого не понимала, но потом, когда повзрослела, поняла.

— Ты хочешь сказать, когда тебе исполнилось целых пятнадцать лет? — с вызовом уточнила Керстин. — Значит, именно в пятнадцать лет получают инструкцию, со всеми ответами, со всеми сведениями о жизни, о бесконечности и вечности? Можно мне в таком случае как-нибудь ее у тебя одолжить?

— А-а, — засмеялась Софи. — Я не то имела в виду. Я только хотела сказать, что, возможно, начала смотреть на отца с матерью больше как на людей, а не просто как на «папу с мамой». И я, пожалуй, уже больше не папина дочка, — грустно добавила она.

На мгновение Керстин задумалась, не рассказать ли Софи обо всем остальном — о том, от чего они пытались ее уберечь. Но порыв прошел, и она не стала возвращаться к этой мысли.

Они пили чай и разговаривали о Марит. Смеялись и плакали. Но говорили они прежде всего о женщине, которую обе любили, каждая по-своему.

— Привет, девчонки, что вам сегодня угодно? Может, маленький багетик от Уффе?