Неземная - Синтия Хэнд (2020)

Над ладонью Чернокрылого начинает виться дым. А затем появляется маленький огонек. Он смотрит на маму, отчего она сильнее впивается в меня пальцами. Через мгновение он поворачивает руку, и огонек соскальзывает с его руки на землю. Пламя быстро цепляется за сухой кустарник, после чего бежит от кустов вверх по стволу ближайшего дерева. Посреди разгорающегося огня и клубов дыма стоит совершенно невредимый Сэм. Уверена, нам на такое везение рассчитывать не следует. Но стоит мне об этом подумать, как он выходит из-за стены дыма, сверля взглядом маму.

– Я всегда считал тебя самой красивой из нефилимов, – говорит он.

– Как иронично, ведь я всегда считала тебя самым уродливым из ангелов.

Отличный ответ. Надо будет потом похвалить ее.

Вот только у Чернокрылых, видимо, отсутствует чувство юмора.

Неожиданно из его руки вырывается пламя и врезается в мамину грудь, мгновенно перескакивая на волосы. Сияние, исходящее от нас, тут же гаснет. А через мгновение падший оказывается возле нас и обхватывает рукой мамино горло. Сэм поднимает маму вверх, отчего ее ноги беспомощно болтаются над землей, а крылья хлопают за спиной. Я пытаюсь вырвать руку, чтобы наброситься на него, но она все так же крепко удерживает меня. Закричав, я ударяю его свободной рукой, дергаю за запястье, но ничего не помогает.

– Нет больше счастливых мыслей, – говорит он.

В его обращенном на нее взгляде появляется печаль. И меня вновь окутывают его чувства. Сэм сожалеет, что приходится убивать маму.

Он вновь видит ее с коротко стриженными каштановыми волосами, с сигаретой в руках и ухмылкой на лице. Он хранил этот образ в своем сознании почти сотню лет. И до сих пор искренне верит, что любит ее. Любит, но все равно собирается задушить.

Ее губы начинают сиять. И я снова кричу.

«Успокойся», – вновь раздается в голове мамин строгий голос, несмотря на то что она выглядит так, будто от смерти ее отделяет всего пара секунд.

Крик тут же обрывается. Но в ушах все еще звенит.

«Мама, я так люблю тебя», – с трудом сглотнув, выдавливаю я.

«Я хочу, чтобы ты сейчас подумала о Такере».

«Мама, прости меня».

«Сейчас же! – настаивает она. Хлопки ее крыльев становятся все слабее, а затем крылья и вовсе прижимаются к спине. – СЕЙЧАС ЖЕ закрой глаза и подумай о Такере!»

Я зажмуриваюсь и пытаюсь сосредоточиться на Такере, но в голове лишь мысли о том, какой слабой стала мамина хватка и что никто не спешит нам на помощь.

«Подумай о чем-то хорошем, – слышится ее шепот в моей голове. – Вспомни тот момент, когда вы любили друг друга».

И именно так я и поступаю.

– Что сказала рыба, когда ударилась о бетонную стену? – спрашивает меня Такер.

Мы сидим на берегу ручья, и он привязывает мушку к моей удочке. На нем ковбойская шляпа и красная клетчатая фланелевая рубашка, надетая поверх футболки. И это очень ему идет.

– И что же? – интересуюсь я, с трудом сдерживая смех, хотя он еще не дошел до самой шутки.

Такер ухмыляется. Он настолько великолепен, что мне все еще не верится, что он мой.

Он любит меня, и я люблю его. А ведь это редкий и прекрасный дар.

– Бам! – говорит он.

Я громко смеюсь, вспоминая этот момент. И позволяю напитаться восторгом, который испытывала в тот момент. А еще тем, что почувствовала в амбаре, когда прижалась к нему телом и губами, когда ощутила единение с ним и всем живым на земле.

И вдруг осознаю, чего хотела от меня мама: чтобы я помогла ей обрести венец. А для этого мне нужно отбросить все, кроме своей сути. Той части, что связана с окружающим нас миром. Той части, что питает мою любовь. Вот этот ключевой момент. Вот чего не хватает для обретения венца. И почему я засияла, когда впервые поцеловалась с Такером. Нет ничего важнее любви. Любовь. Любовь.

«Молодец, – звучит мамин голос в голове. – У тебя получилось».