О чем мы солгали - Камилла Уэй (2019)

Потом в кадре возник Андерсон, выступавший перед телекамерами с сообщением о последних известных передвижениях Люка до того момента, как камеры видеонаблюдения зафиксировали его выходившим из офиса. Клара следила за знакомой фигурой в джинсовой куртке, направлявшейся легкой непринужденной походкой в сторону Дак-Лейн. Когда запись остановилась и появился стоп-кадр с брошенным синим фургоном, Клара с тревогой уставилась в экран. Что за унылое, богом забытое место: неужели Люк действительно был там? Просто невероятно! Затем крупным планом показали самые жуткие кадры – автомобильное сиденье с пятнами крови.

Наконец, пришел черед Клары. Зажатая между Андерсоном и главным инспектором, мадам Картер, Клара, бледная как мел, сдавленным голосом зачитывала текст с листа бумаги, дрожавшего у нее в руке. «Мой бойфренд Люк – добрый и любящий человек», – начала она. «Мы все – семья, друзья – невероятно по нему скучаем. Очень просим откликнуться всех, кто может сообщить какую-либо информацию о нем. Мы не видели Люка четыре дня… и мы хотим вернуть его…» Пока Клара говорила, внизу экрана бегущей строкой высвечивался номер для связи. Когда она замолчала, камера приблизила ее лицо, задержавшись на текущих по щекам слезах. В завершение главный инспектор сыскной полиции сказала несколько слов и камера переключилась обратно на студию, где новостного диктора вскоре сменил ведущий прогноза погоды, который, стоя перед картой Великобритании, возвестил о кучево-дождевых облаках.

Два дня Мак с Кларой пряталась в его берлоге на Холлоуэй-роуд, с тревогой ожидая новостей, вели однообразное существование, прерываемое лишь прогулками вокруг Хайбери-Филдс, где они бесцельно бродили под апрельским небом, вдыхая влажный и теплый воздух. На третий день они присели за столик в местном пабе и с несчастным видом уставились в свои пивные бокалы.

– Тебе разве не надо работать? – спросила Клара Мака, которую внезапно осенило, что он вопреки обыкновению перестал исчезать по ночам с фотоаппаратом.

– Решил немного отдохнуть, – ответил он. – Думаю, в этом преимущество фриланса. – Мак посмотрел на нее. – А ты? На сколько взяла отгул?

– На пару недель. На работе сказали, что я могу еще присоединить несколько дней за счет отпуска.

Он кивнул и каждый из них мысленно задал себе один и тот же вопрос, ответ на который был им неизвестен: сколько еще понадобится времени, чтобы этот кошмар навсегда исчез из их жизни?

Понимая, что нельзя дольше откладывать общение с родителями, она позвонила им в Португалию, сглаживая, насколько возможно в разговоре, всю серьезность положения: отчасти из ставшего привычным желания оберегать их от неприятностей, отчасти стараясь предотвратить прилет родителей к ней – она не была уверена, что, помимо прочего, перенесет еще и это.

– Нет, нет, – успокаивала она, – вы ничего не сможете сделать. Полиция с этим разбирается. Уверена, скоро мы услышим хорошие новости. Со мной все в порядке. Честно, мам, все о’кей. Мак и Зои позаботятся обо мне. Позвоню сразу, как станет что-нибудь известно.

Разговор с Андерсоном не прибавил хорошего настроения. Полиции не удалось идентифицировать отпечатки пальцев, найденные у нее в квартире, а соседка с верхнего этажа, которую, как оказалось, зовут Элисон Фурнье, двадцативосьмилетняя айтишница из Лидса, обнаружилась в доме своей двоюродной сестры в Мидлсексе, куда она уехала за день до незаконного вторжения. Андерсон отметил, что у них «нет оснований подозревать ее в причастности к этому делу».

– Но… а как же толстовка?

– Мы убедились в том, что она принадлежит мисс Фурнье.

– И что дальше? – спросила Клара с отчаянием.

– Мы делаем все, что в наших силах, – ответил Андерсон. – Клара, мы все проверяем самым тщательным образом и сделаем все возможное, чтобы докопаться до истины. Я сразу свяжусь с вами, как что-либо прояснится.

– Ну да, – сказала она тихо. – О’кей.