Преступления прошлого - Кейт Аткинсон (2010)

Что же до туристов… Очарованные колледжами, духом истории, они не хотели видеть того, что за всем этим скрывалось, — деньги и власть. Колледжи владеют колоссальными землями, и не только в самом Кембридже, хотя он им принадлежит почти целиком. До сих пор колледжи имеют влияние на выдачу лицензий, заключение договоров аренды и бог знает на что еще. Джексон слышал, что раньше говорили: можно пройти всю Англию, не покидая земель Тринити.[48] А все эти прекрасные сады, за вход в которые взимается плата? Все это богатство и привилегии в руках единиц, в то время как на улицах тысячи обездоленных, нищих, алкашей, сумасшедших? Такое впечатление, что процент последних в Кембридже особенно высок.

И все же — хотя ему нелегко было себе в этом признаться — Джексон предпочитал летнюю публику мажорам и выпендрежникам, населявшим город во время учебного года. Может, он просто завидует богатому сословию? Или это у него в голове звучит отцовский голос? Джексон боялся, что превращается в старого зануду. Возможно, быть старым занудой не так уж и плохо. В любом случае непроходящая зубная боль радужному мировосприятию не способствовала. («Эндодонтическое лечение», — соблазнительно промурлыкала Шерон ему в ухо в прошлый раз.)

Джексон припарковался перед домом. Деревянные жалюзи в гостиной были подняты, и он разглядел обстановку: книжные шкафы до самого потолка, пальмы в горшках, большие диваны — не шикарно, но со вкусом, наверное, университетская братия. Улица была запружена огромными внедорожниками среднеклассовых мамаш, с неизменными наклейками «Ребенок в машине» и «Младенец в машине» на заднем стекле. Джексон закурил и включил «Старый добрый мир» Люсинды Уильямс[49] в качестве противоядия. К стойке ворот были привязаны воздушные шарики, указывая, что дом en fete.[50] Из сада за домом раздались пронзительные девчачьи вопли, как будто кричала страшная доисторическая птица. Внедорожники пустовали, все гости были в доме, но Джексон решил остаться в машине. Он не испытывал ни малейшего желания очутиться в толпе мамаш и в очередной раз столкнуться с назойливым женским любопытством.

Он полистал пару досье из кипы, что взял у Тео. Та комната — про себя он ее теперь называл «штаб расследования» — не была комнатой Лоры. Спальня дочери Тео располагалась в глубине дома и окнами выходила в сад. Джексон в какой-то мере ожидал, что там все законсервировано с того дня, как Лора вышла из дому в последний раз, — он бывал в подобных мавзолеях, с каждым годом все более унылых и блеклых, — но, к его удивлению, в комнате Лоры ничто о ней не напоминало. Нейтральные цвета, гостиничный интерьер — обычная спальня для гостей. «Вообще-то, гостей у меня не бывает», — сказал Тео со своей грустной, понурой улыбкой. Он напоминал большого меланхоличного пса, ньюфаундленда или сенбернара. О нет, он рассуждает, как Джулия. Какой же он сам пес? Он сказал «Лабрадор» — первое, что пришло в голову. Джексон не разбирался в породах, у него никогда не было собаки, даже в детстве. Отец ненавидел собак.

Джексон помнил, как было в комнате Лоры Уайр десять лет назад. Лоскутное одеяло, аквариум с тропическими рыбками, гора плюшевых мишек на кровати. Везде книги, одежда на полу, косметика, фотографии. Классический беспорядок восемнадцатилетнего подростка. Теперь же, со слов Тео, Лора стала воплощением аккуратности; умерев, она растеряла все недостатки и превратилась в отцовской памяти в святую праведницу. Джексон считал это вполне естественным.

Десять лет назад он видел в ее спальне фотографию: Лора с собакой. Хорошенькое личико, чудесная улыбка. Милая девушка — не святая, а просто милая. Джексон подумал об Оливии, лежавшей в безопасности у него в бумажнике, в кармане, невидимой, улыбающейся в темноте. «В затворе». Так сказала Амелия про Сильвию, когда он спросил, позвали ли они сестру на похороны. («Вы даже Сильвию не пригласили?») «Разумеется, мы сообщили ей, — ответила Амелия, — но она не может прийти, ей нельзя покидать монастырь. Она в затворе».