Окончательный диагноз - Ирина Градова (2010)

Оперировалась молоденькая девушка, почти девочка. Я беседовала с ней только вчера, она держалась молодцом. Болтала без умолку, и только через десять минут разговора до меня дошло, что она страшно напугана предстоящей операцией, потому и сыплет словами, словно это могло отодвинуть неизбежное. Девчушку, кажется, звали Катей. Она рассказала, что несчастье случилось с ней на дне рождения приятеля. Она вышла на балкон за холодцом, споткнулась, рухнула на бетонный пол и сломала ногу в колене.

Предстояло не эндопротезирование – всего лишь установка титановой пластины, и времени операция должна была занять немного, но, подойдя к столу, я прямо кожей почувствовала флюиды ужаса, которые испускала пациентка. Ей еще в палате сделали расслабляющий укол, но он, очевидно, пока не подействовал, или доза оказалась слишком маленькой.

– Представляете, – шепнула мне Тоня, – девчонки сказали, что она не хотела раздеваться догола! Ругалась с сестрами и настаивала, чтобы оставить хотя бы трусы!

Я склонилась над столом и заглянула в широко раскрытые глаза девушки. В расширенных от инъекции зрачках плескался страх. Я положила ей ладони на виски и заставила Катю сфокусировать на мне взгляд.

– Все будет хорошо, – твердым голосом сказала я. – Слышишь? Это не трансплантация сердца, в конце концов, а всего лишь обычная, не самая сложная операция. Сейчас ты расслабишься, я сделаю тебе еще один укол, но ты не заснешь. Возможно, ты даже будешь слышать нас, поэтому бояться совершенно нечего – ты не одна. Поняла, Катюша?

Девушка несколько секунд смотрела мне прямо в глаза, не отрываясь, будто пытаясь зацепиться за мой взгляд, чтобы установить непрерывную связь с тем, кто мог ей помочь. Затем кивнула, сглотнув комок в горле. Подняв голову, я заметила, что Шилов пристально смотрит на меня, и тут же отвела взгляд, занявшись ампулой с наркозом.

Катя не закрывала глаз до тех пор, пока анестезия не начала действовать, и все смотрела на меня. Потом ее веки начали дрожать. Она еще некоторое время пыталась бороться с накатывающей слабостью, но сопротивляться сильнодействующим медикаментам не в состоянии даже великие шпионы, не то что девятнадцатилетняя девчонка!

– Пациентка стабильна, – сказала Тоня, следящая за аппаратурой.

– Начали! – скомандовал Шилов. – Да, надеюсь, никто не возражает против музыки?

Мы одновременно покачали головами.

– Если только не рэп, – бросил Гоша. – Терпеть его не могу!

Шилов ручкой скальпеля нажал на кнопку магнитофона, который я заметила лишь сейчас, потому что отвлеклась на короткую беседу с Катей. Из динамиков полились странные звуки, заунывные и в то же время умиротворяющие. Потом к звукам присоединился голос, выводящий мелодию на чужом языке.

– Работаем! – сказал зав, и понеслось.

* * *

Я ничего не имею против ночных дежурств. Конечно, когда Дэн был еще маленьким, я с тяжелым сердцем оставляла его дома, но, по сути, он никогда не был один, ведь мама жила с нами и вполне могла позаботиться о внуке в мое отсутствие. Теперь же, когда сын вырос, я еще больше полюбила дежурить по ночам. Не знаю, почему, но мне нравится полная тишина в больнице, пустые коридоры и приглушенный свет. Когда идешь здесь совершенно одна, кажется, что тебя окружает другой мир, призрачный и неизвестный, словно ты и не знаешь каждый закоулок здания, как свои пять пальцев. Особенно мне нравится, если ночь выдается спокойная. Я помню один случай, когда неподалеку от больницы, на перекрестке, случилась страшная авария. Автобус дальнего следования столкнулся с фурой, пострадала уйма народу. Так как мы находились ближе всего к месту аварии, самых тяжелых привезли к нам. То свое дежурство я не забуду никогда.

Но эта ночь ничего подобного не предвещала. В приемном покое царила тишина. Дежурная медсестра Таня – добрая душа! – сварила мне кофе, и я, скинув туфли, положила гудевшие от дневной беготни ноги на соседний стул и собралась насладиться отдыхом.