Светила - Элеанор Каттон (2015)

– А вот служил. И в тот самый год, когда Карвер получил свободу, Шепарда перевели в Новую Зеландию – и он последовал за бывшим заключенным! Как вам такая невезуха?

– Да ваще мрак, – согласился второй грузчик.

– А ты откуда это знаешь? – спросил Балфур.

– Эту физиономию хочешь позабыть навсегда, тюремщикову то есть, за десять лет на нее насмотрелся, каждый день, мало не покажется, и вот стоило оказаться на свободе… – обращался грузчик к своему приятелю.

– Откуда ты это знаешь? – не отступался Балфур.

– Да я в подмастерьях ходил на тамошней верфи, – пояснил грузчик. – Эгей, да ты попал!

Крюк с размаху пришелся чайке по спине.

– А ты, часом, не знаешь, за что Карвер сел?

– За контрабанду, – не задержался с ответом грузчик.

– Контрабанду чего?

– Опиума.

– В смысле, в Китай? Или из Китая?

– Понятия не имею.

– Но кто его посадил? Не Корона же.

Грузчик на миг задумался и пожал плечами.

– На самом деле не знаю, – отозвался он. – Мне казалось, речь шла о махинациях с опиумом. Но может статься, это просто слухи.

Балфур распрощался с грузчиками и побрел вверх по косе. Оказавшись наконец в одиночестве, он широко расставил ноги, засунул руки в карманы и устремил взгляд вдаль, над пенным ревущим океаном, – за винтовые подъемники и промасленные катки, за деревянный маяк на дальнем конце косы, за темные корпуса кораблей, разбившихся на отмели.

– Ага, вот оно, значит, как! – пробормотал он себе под нос. – Это уже кое-что – кое-что, факт! Выходит, Карвер – это его настоящее имя! Он не может пользоваться вымышленным – только не здесь, в Хокитике, под носом у тюремщика, под началом которого он каторжный срок отбывал! – Балфур пригладил усы большим и указательным пальцем. Однако ж вот вопрос. Что, ради всего святого, заставило его утверждать – притом оставляя письменное тому доказательство! – будто его зовут Фрэнсис Уэллс?

Сатурн в Весах

Глава, в которой Джозеф Притчард излагает свою теорию преступного сговора; Джордж Шепард делает взвешенное предложение, а Харальд Нильссен соглашается, пусть и неохотно, нанести визит А-Цю.

На этой стадии роль рассказчика у Балфура перехватили – и переход этот грузоперевозчиком был обозначен так: он зажег новую сигару, снова наполнил вином бокал и с энтузиазмом воскликнул:

– Поправьте меня, ребята, если я ошибаюсь!

Это воззвание было, по всей видимости, обращено к двум присутствующим: к Джозефу Притчарду, темноволосому джентльмену слева от Мади, чей сдержанный накал молчания, как Мади вскорости обнаружил, был вполне под стать сдержанному накалу его неторопливой речи, и еще к одному человеку, о чьем присутствии у нас не было повода упомянуть. Когда Мади впервые возник на пороге, этот второй играл в бильярд; теперь Балфур представил его, восхищенно ткнув в его сторону сигарой, как Харальда Нильссена, уроженца Христиании[33], до недавнего времени проживавшего в Бате, непревзойденного игрока в трехкарточный покер и чертовски меткого стрелка, – к чему сам Нильссен добавил, спеша присовокупить свои собственные похвальбы, что у него дульнозарядный мушкет «энфилд», лучший во всей Британской империи, и ничего другого он даже и в руки не возьмет. Эти двое с превеликой охотой восприняли слова Балфура буквально: Нильссен – во имя тщеславия, ибо никак не мог допустить, чтобы ему отвели главную роль в сенсационной истории, а поактерствовать не дали; а Притчард – точности ради.

Так что мы оставим Томаса Балфура на причале: пусть так и стоит там, засунув руки в карманы, и щурится на дождь. Мы же обратим свой взгляд ярдов на двести севернее, к Аукционному двору на набережной Гибсона, где за помостом обнаруживается некрашеная дверь с надписью «Нильссен и К°, комиссионная торговля»: она ведет в личный кабинет.