Этна - Мастер Чэнь (2014)

Тут, когда расстояние между нами сократилось, я понял, что происходит. Джоззи у стола ела… да что там, жрала чеснок. Она его как раз в тот момент резала для знаменитого томатного соуса маркизы Валерии — очень простого, как в деревне. И одновременно поглощала, успев к моему приходу слопать зубчиков этак пять. А зубчики чеснока у Валерии были большие, толстые, сочные, свежие, чуть с желтизной.

Собственно — как Джоззи мне потом сама рассказывала, — она тогда понятия не имела, что я даже не итальянец, ни слова не понимаю из ее фразы (насчет того, как сладостен поцелуй с чесночной женщиной: то есть она вообще-то честно меня предупреждала). По идее, я должен был попятиться, а потом в ужасе сгинуть за порог, и всем было бы хорошо и смешно.

Но меня, уже месяца три как не прикасавшегося к женщине и вдобавок приехавшего из Каталонии с ее кухней, чесноком было не испугать. Я стоял на месте. И если женщина приближается и хочет тебя обнять, то как-то странно упускать такую возможность и выситься столбом, не поднимая рук. Я их очень даже поднял.

Краем глаза я увидел, что так же поднялись черные брови маркизы Валерии, а потом стало понятно, что происходящее ей, кажется, скорее нравится.

Таким было начало. Потом, когда оба разобрались, кто мы, я — что она одна, только что приехала и заниматься у Альфредо будет тем же, чем я; она — что я только что приехал, что со мной по-итальянски общаться бесполезно, зато я один и никакой la donna del cuore у меня еще нет…

Тогда уже можно было поговорить — на общеевропейском английском — на тему «а вы целуете мужчин без применения чеснока?» — Оказалось, что — после долгой игры бровями — ну… да!

И попутно она начала учить меня итальянскому. Это было так: она брала, сидя на моей кровати, яблоко и говорила мне: «мела». Потом с удовольствием и медленно снимала и расстегивала всё, что следует, поднимала повыше не вмещающуюся в ладонь грудь размером совсем не с яблоко и опять говорила: «мела». И, по слогам, объясняла: «мела» — «мела», и то и другое одинаково называется и очень вкусно.

Учился я быстро. Хотя это, кажется, ее раздражало. Потому что поначалу она очень любила, держа мое лицо в ладонях, произносить вполголоса целые речи. Подозреваю, что тогда я был для нее чем-то вроде кошки, с которой, как известно, можно поговорить, для того кошка и нужна. Сейчас Джоззи так почти не делает, ведь я могу уже что-то понять.

А дальше в ее жизни многое изменилось. На ту штуку, которую она вскоре учинила, конечно, было согласие Альфредо, но вряд ли он представлял себе последствия.

Итак, в дикую августовскую жару она сидела на стуле абсолютно голая (я в таком же виде валялся на кровати) и колдовала с моим компьютером, он у меня очень мощный. Из динамика слышались обрывки ее голоса. Голос пел, Джоззи пыталась это пение отредактировать. На экране виднелось ее подсвеченное лицо (большой рот с зубами, прилипшая ко лбу прядь волос), вокруг была чернота и огни.

И еще — люди с корзинами на заднем плане.

Ночной сбор урожая придумали не у «Пьетро дель Куоре», первой, кажется, была «Энтреллина». Это страшно эффектная для незнающих людей процедура: на винограднике устанавливают, параллельно земле, штангу с прожекторами, будто жуткая светящаяся птица простирает крылья над рядами лозы.

Нет, дело не совсем в том, что пройтись по рядам лозы в начале августа, когда собирают шардонне, под здешним солнцем — опасное дело. Местные жители — они все-таки ходят, увенчав себя широкополой соломенной шляпой. Смысл сбора ночью в том, чтобы сохранить аромат ягоды. Ну, и уменьшить энергозатраты на целых 70 %. Ферментация не может начинаться при сорока градусах (здешняя дневная температура), она тогда пройдет почти мгновенно, и вино потеряет аромат. Сок охлаждают с помощью системы змеевиков, опоясывающих чаны. А тут, ночью, двадцать три — двадцать пять градусов, совсем другое дело.