Этна - Мастер Чэнь (2014)

И вот она лежит и читает про меня. И я, на своем балконе, делаю то же самое.

Так, что у нее сейчас перед глазами? А, вот эта рецензия, которая называется просто и затейливо: «ФФ».

«Издатель должен был объяснить автору, что выбранный им псевдоним — проявление дурного вкуса или как минимум неоригинален. Рокотофф? Как тогда насчет Чехофф, Платонофф — ну, что это такое, в самом деле. А вдобавок маленькая незадача: продавцы книжных магазинов повально путают дебютный роман нашего героя с несколько иной, так сказать, литературой, щедро поставляемой неким Игорем Рокотовым. Если вы любите читать про демонов, сексуально грандиозных сверхчеловеков, космических „иных“ на грязных задворках наших улиц — так вот это тот Рокотов, который без „фф“. Понятно, что новый автор мог и не знать про существование еще одного Рокотова, они явно из разных миров, но издателя это никак не извиняет. Ну, а то, что роман „Аут“ не щадит читателя, скажем так, массового, то здесь уже отдельная проблема этого очевидного провала литературного проекта…»

И вот — я привычно кликаю мышкой уже независимо от Лены — мои любимые строки совсем другого критика:

«Литература может быть болью. Хотя вообще-то, если у тебя болит, иди к доктору, а не к издателям, пожалей читателя.

Сергей Рокотофф, конечно, болен своей войной. Она, эта боль (и эта война), остается почти невидимой на протяжении первых повестей, из которых состоит роман. И взрывается в последней повести, там, где речь о ней, неизвестной читателю войне в далеком Мозамбике. Боль настоящая — с блеском описаны темнокожая женщина, погибшая при взрыве самолета, мелькание светлячков вокруг дощатых домиков, шорох океанского прибоя за холмами, звон автоматных очередей и звук, с которым пули шлепаются в человеческое тело… это всё настоящее, это наверняка было, было с живыми, реальными людьми, и автор не хотел их забывать, не написав о них. И мы их теперь не забудем.

Но в том-то и дело, что кроме боли в романе „Аут“ есть нечто совсем другое. Несгибаемая, веселая жизненная сила даже не героя или героев романа, а, видимо, автора. Его умение сказать себе и людям: вот такое происходит с нами, но мы сильны, мы любим этот мир и эту жизнь, что бы они с нами ни творили. И мы пойдем по нему дальше с нашей верой в добро и с нашей любовью».

Подпись — Юлий Кранц. Наверное, это чуть не единственный человек, с которым мне и правда хотелось бы увидеться, если бы я решил снова поехать в Москву. Он что-то понял: наверное, не совсем критик или когда-то им не был. А с другой стороны — я ему нужен? Ну, что он, писателей, что ли, не видел? Написал еще одну рецензию и забыл.

И все прочие забыли. Книга и книга. О чем-то непонятном. Много их.

Хотя Шура и Иван, эти веселые персонажи моего мозамбикского прошлого, прочитали и, как ни странно, всё поняли. Что там они сказали — да не далее как вчера, вербуя меня на расследование мотоциклетного инцидента?

«Ты хоть сам-то понимаешь, что ты для нас всех сделал? Все наши говорят, если Рокотова и правда встретите — нижайший ему поклон. А то ведь если бы не ты — как будто нас не было. У афганов хоть песни есть, а тут…»

Примерно так. Спасибо, ребята. Для вас писал. А уже потом для себя.

И если что-то я понял за все годы рядом с лучшими виноделами мира, так это одну простую вещь. Как ты там написал, гаденыш, — я не щажу массового читателя? Так вот, если хочешь сделать «Сассикайю», то делай ее не для массового потребителя, рынка, а для себя и лучших друзей. Тогда ты будешь стараться по максимуму. Тогда у тебя будет шанс, что получится что-то настоящее. Маленький, но шанс.