Однажды я выберу тебя - Эмма Скотт (2021)

– Я выбросил из дома всю выпивку. И перестал принимать холодный душ.

– И какой в нем смысл?

– Просто… – я покачал головой. – Все это чертовски унизительно.

Макс прошел через гостиную и сел в кожаное кресло напротив меня.

– Все уже случилось, Сай.

Каким-то образом простота этих слов помогла ослабить сдерживающий меня стыд.

– Так что же мне делать? Просто начать говорить? Просто… выплеснуть всю эту гадость тебе на колени?

– Да, – проговорил он. – Если ты готов.

– А если нет?

Он пожал плечами.

– Тогда мы закажем еду навынос и будем смотреть, как «Маринерс» не выиграют чемпионат по бейсболу. В очередной раз.

– Вообще-то, меня это устроит.

Макс ждал.

Я вздохнул.

– Не знаю, с чего начать.

– Холодный душ? – мягко спросил он. – Он означает что-то не совсем обычное?

– Ты не так уж далек от истины. Вероятно, Эдди, говорил тебе, что мы жили в городе-призраке. Никакого водопровода, лишь озеро неподалеку. Нас частенько заставляли окунаться в него голышом. А ведь мы находились на Аляске, сперва поздней осенью, потом зимой. И температура воды была лишь на несколько градусов выше нуля.

Макс откинулся на спинку кресла.

– Какого черта вас заставляли это делать?

– Иногда в наказание. Порой – как способ обуздать наши «неестественные» желания. А за пределами Аляски тренер Браун, самый главный засранец-мудак, учил нас использовать для этих целей холодный душ.

Макс уставился на меня.

– Что?

– Хреново звучит, верно? – Я мрачно улыбнулся. – Уже испугался?

– Не дождешься. – Он не улыбался. – Я никуда не уйду, Сай.

Я на мгновение закрыл глаза. Переполнявшие чувства окатили согревающей волной, разлив в груди приятное тепло, и глаза зажгло от непролитых слез. Я глубоко вздохнул и начал с самого начала.

Я рассказал ему, как смерть мамы изменила отца, пробудив в нем самое худшее. Он всегда отличался какой-то нетерпимостью ко всем: к остальным женщинам, кроме мамы, к беднякам, к людям с другим цветом кожи. Он считал, что стать геем – осознанный выбор; пощечина самой природе и угроза наследию семьи. Еще до того, как я достиг половой зрелости, стало совершенно ясно, что выходящие за рамки дружбы отношения с мужским полом неприемлемы. И когда оказалось, что мне все же нравятся мальчики, подростковые годы наполнились смятением и страхом.

Я объяснил, что Эдди получил имя отца вместе с прилагавшимся к нему ореолом власти. Но поставленный диагноз сломил папу. И он переложил всю тяжесть семейного бизнеса и наследия на меня.

Я рассказал Максу о Бенингтонской школе-интернате и придуманных подружках, о которых привык говорить. На самом же деле я напивался на вечеринках и при любой возможности крутил шашни с парнями в темных коридорах или на пустых парковках. Мы занимались всем, кроме секса, потому что это казалось уже чересчур.

– Я думал, если не будет серьезных отношений, даже если отец узнает, то не посчитает все это чем-то скандальным.

– И он узнал, – проговорил Макс.

Я кивнул.

– Я мысленно казнил себя за то, что он подумает. Я находился от него на расстоянии в полторы тысячи миль, но все еще жил по его правилам. Поэтому много пил. Чтобы позволить себе замутить с парнями, а после прикрыть стыд. Но выпивка сделала меня беспечным.

Макс откинулся на спинку кресла, словно собираясь с духом.

– Мои оценки начали падать, и я стал пить еще больше. В Бенингтоне учились лишь выходцы из богатых семей, но наши деньги стояли особняком. Один из тех парней, с кем я обычно развлекался, рассказал сестре, что обменялся минетом с Сайласом Маршем. Она сообщила об этом отцу, который, как оказалось, состоял в комитете по федеральному регулированию и работал с «Марш Фарма». Он играл в гольф вместе с моим отцом и как бы мимоходом предупредил: если я еще раз подойду к его сыну, он вызовет полицию.

– Вот дерьмо, – проговорил Макс.