Райский сад - Татьяна Фомина (2019)

— Я хочу убрать рейки, немного углубить и выложить такими вот камнями.

— Нет.

— Нет?

— Не нужно углублять.

— Почему?

— Ты ее засыплешь этой же осенью. Наоборот нужно сделать ее выше уровня земли, или хотя бы на уровне.

— Спасибо. Я даже не подумала об этом.

Чайник закипел, и она заварила крепкий чай для Григория.

— Вы должны его выпить, — серьезно сказала она.

— Слушаюсь.

— А я пока расставлю шахматы. Вы какими будете играть?

— Белыми. Никак не могу еще прийти в себя.

— Пора бы уже. Ваш сын молодой, сильный, через несколько дней не останется даже шрама на спине. Так что успокойтесь и не мучайте себя понапрасну.

Она решила не говорить больше о больнице, чтобы не расстраивать его сильнее. Лучше попытаться убедить самого Николая, а сейчас нужно увлечь игрой его отца, чтобы снять напряжение.

— Ваш ход, — подсказала ему Анна, и Григорий передвинул пешку Д-7 на две клетки, вперед. Это был первый неизменный ход Ротова старшего. Анна же решила поставить свою пешку на В-6.

— Не будет бестактным, если я спрошу, почему ваш сын так не любит врачей?

Григорий уже поднял фигуру, чтобы сделать следующий ход, но опасливо посмотрел на Николая, и, выводя ферзя на А-4, тихо сказал:

— Когда он был маленьким, кажется, ему было года три или четыре, точно уже и не помню, он заболел ветрянкой, — грустно произнес он и замолчал.

— Все дети болеют ветрянкой, — поддержала его Анна, чувствуя, что это далеко не конец.

— Да, да, но, видишь ли, его мать, — он ухмыльнулся, — была просто в ужасе, что ее ребенок будет находиться с ней в одной квартире с этой «ужасной» сыпью… Она запирала его в детской, наказывая, чтобы он не смел к ней не то, чтобы приближаться, но и, вообще, запретила ему выходить из комнаты.

— Но ведь взрослые не болеют ветрянкой, если они перенесли ее в детстве?

— Для Ларисы, так звали мою жену и мать Николая, это не имело значения. Ей было противно смотреть на «изуродованного» ребенка.

Анна смотрела на него широко распахнутыми от удивления глазами, не в силах поверить в услышанное.

— Но ведь это глупо и ужасно! — воскликнула она, забыв про игру.

— Твой ход, — напомнил ей Григорий.

Анна попыталась сосредоточиться, но у нее из головы не выходил маленький мальчик с густыми вьющимися волосами и удивительными зелеными глазами с длинными ресницами, который сидел в своей комнате и страдал один, без любви и ласки своей матери тогда, когда больше всего в этом нуждался. Анна взяла пешку, совершенно позабыв о том, что хотела сделать сначала, и поставила на клетку вперед, ничего другого ей не оставалось. Григорий очень удивился, но ничего не сказал, а сделал следующий ход конем.

— И так было каждый раз, когда Коля болел, — продолжил он, — не важно чем, ангиной или простудой, хотя это было очень редко. Когда я к нему приходил, он отворачивался к стене и делал вид, что спит, а, став старше, нашел себя в чтении книг. Но еще в детстве у него выработался иммунитет ко всем болезням. Заболел, значит не получишь даже небрежно брошенного «спокойной ночи» от своей любимой мамочки и не сможешь поцеловать ее перед сном. Поэтому он считал, что во всем виноваты врачи, которые приходили к нему и не пускали мамочку.

В его голосе звучала такая горечь и боль, которую он всю свою жизнь никому не показывал. Он был во многом виноват перед своим сыном, но понял это, когда Николай стал взрослым. «Холодным и безразличным» называла его Лариса, говоря, что во всем сын похож на отца. Да, Николай во многом походил на него, но холодным и безразличным он стал не по его вине.

Григорий посмотрел на сидящую напротив девушку с восхитительными глазами, блестевшими от непролитых слез, и удивительным сердцем, способным чувствовать боль других, совершенно чужих людей. И понял, что она должна знать обо всем, что так тщательно скрывал в себе его сын.