Неразгаданное сердце - Картленд Барбара

— Звучит очень заманчиво, — сказала Вирджиния, — но вряд ли у меня будет возможность увидеть это, не так ли?

Герцог выглядел пораженным.

— Я не жалуюсь, — продолжала Вирджиния, — не подумайте. Меня просто забавляют условности и запреты. Мне рассказывали, как в течение веков выстраивалась вся система социального неравенства. Что экономка и дворецкий — самые важные люди среди челяди, у них отдельные комнаты и им прислуживают, как их господам. И что экономка разговаривает наравне только с горничной вашей матери, и что после того, как слуги, мужчины и женщины, пообедают вместе в столовой, горничные забирают свои тарелки с пудингом и удаляются в другую комнату.

— Как интересно, продолжайте, пожалуйста, — попросил герцог. — Я все уже забыл, хотя наверняка когда-то знал это.

— Слуги гостей подчиняются тому же порядку, что и их господа, — рассказывала дальше Вирджиния. — Если у вас в доме гостит принцесса или герцогиня, ее горничная отправляется обедать под руку с дворецким; то же самое относится, естественно, и к экономке. И к ним обращаются по именам их господ. Мою горничную, например, если бы она у меня была, называли бы» мисс Лангхоулм «. Бедняжка! Боюсь, на обед ее сопровождал бы всего-навсего чистильщик ботинок или тот, кто, по-моему, называется, чистильщик ножей!

Герцог вовсю хохотал.

— Знаете ли, — продолжала Вирджиния, — я поняла, что мы с мисс Маршбанкс образуем собственный маленький кружок и, если можно так выразиться, висим между небом и землей. Мы с ней ни то, ни се. У нас нет официального статуса, и поэтому мне никогда не увидеть вашу великолепную сервировку завтрака.

Последние слова Вирджиния нарочно произнесла тоскливым голосом.

— Вы смеетесь надо мной, — упрекнул ее герцог. — Когда вы собираетесь напроказить, у вас на щеке появляется крошечная ямочка, по-моему, совершенно неотразимая.

Вирджиния отодвинула свой стул от стола и вышла на террасу. Она стояла, глядя на вид перед собой, повернувшись спиной к дому. Потом услышала, как он подошел к ней, гулко ступая по каменным плитам в своих сапогах для верховой езды.

С минуту он смотрел на нее — на ее маленький нос, чуть разомкнутые губы, темные глаза, смотревшие серьезно, без тени улыбки.

— Вы сердитесь на меня? — тихо спросил он.

— Нет, — совершенно естественно ответила она, — но я не привыкла к комплиментам.

— Все мужчины в Америке, должно быть, ослепли! — сказал он. — Разве вы не знаете, Вирджиния, что вы очень красивы? И я хочу вам об этом говорить.

— Меня смущают такие разговоры, — произнесла она.

— Неужели? — удивился он. — Но от правды не убежать. Рано или поздно вам придется выслушать подобные слова, и если я в самом деле первый, кто сказал вам об этом, тогда я могу считать, что мне выпала большая честь. Мне нравится, как загораются ваши глаза, когда вы волнуетесь, и темнеют, довольно обиженно, если вы чего-то не понимаете. Мне нравится, как иногда у вас подрагивают губы, будто от испуга. А ваши волосы — что я могу сказать о ваших волосах, Вирджиния? Ведь я никогда не видел ничего подобного. Я хочу.». Я так хочу дотронуться до них.

— Довольно! — Вирджиния неожиданно рассердилась на него и даже топнула ногой. — Вам не следует говорить мне такие вещи, а мне не следует слушать.

— Но почему? — спросил герцог, — Что здесь плохого?

Вопрос этот, казалось, упал между ними, как камень, сброшенный в глубокий колодец. Вирджиния поняла, что он опять одержал верх. Не могла же она объяснить, почему ему не следует так говорить с ней. Не могла же она признаться в том, что знает, что он женат. Не могла же она сделать вид, что отвергает его ухаживания, когда на самом деле он и не думал за ней ухаживать.