Источник счастья - Полина Дашкова (2006)

Кира, не веря своим ушам, бросилась в кухню, встала на табуретку, вытащила большую жестянку. Там, засыпанный гречкой, должен был лежать заветный свёрток. Но ничего, кроме остатков крупы, Кира не нашла, уронила банку, чуть не упала с табуретки. Боря поддержал её, помог слезть, молча взял веник и стал подметать.

Она готова была заплакать. Но он подошёл, обнял её, поцеловал, нежно погладил по спине. В последние годы это случалось так редко, что от изумления она тут же успокоилась.

Москва 1917

Настоящего голода пока не было, но с продуктами в Москве и во всей России с каждым днём становилось всё хуже. Цены росли непомерно. Деньги, огромные, как газетные листы, «керенки», ничего не стоили.

К концу августа события развивались столь стремительно, что за ними трудно было уследить. Газеты выходили нерегулярно. Информация в них была противоречива, вся деятельность правительства казалась абсурдом, возможным лишь в дурном сне. Министерские портфели летали, как футбольные мячи, и полем для игры была вся Россия. Транспортный инженер Некрасов стал министром юстиции, через пару недель — министром финансов, ни в юстиции, ни в финансах он ничего не смыслил, но не ленился строчить приказы и циркуляры, окончательно доламывая государственную машину. Продолжались съезды и совещания, на них единодушно признавался факт повсеместного развала власти.

— В свободном народе оказалось слишком много невежества и слишком мало опытности в управлении государством, — заявил министр-председатель Керенский. Михаил Владимирович узнавал новости от адвоката Брянцева, который стал теперь членом Московской думы, от Любы Жарской, которая возглавила подкомитет «творческих женщин» при каком-то то ли союзе, то ли блоке.

— Временное правительство себя изжило, — говорил Брянцев, — оно должно уйти с политической сцены. Надо дать этим лихим большевизанам скинуть его.

— И взять власть? — спрашивал профессор.

— Миша, перестань, — Брянцев смеялся, — они ни одного дня её не удержат. Горстка сумасшедших фанатиков и бандитов не сможет управлять Россией. И как только в твою профессорскую голову приходят такие бредовые мысли?

— Пойми, Миша, они только орудие, немецкая дубина, — вторила бывшему адвокату Люба Жарская. — В умных руках она расчистит дорогу для тех, кто действительно способен навести порядок в России.

— Пока эта немецкая дубина с успехом крошит русскую армию, остатки государства, превращает наших солдат в кровожадных чудовищ, — возражал Михаил Владимирович. — И скажите мне, ради Бога, кто сейчас способен навести порядок? Кто может противостоять зверю?

Брянцев и Жарская принимались наперебой сыпать красивыми фразами, поговорками вроде «есть ещё порох в пороховницах», но не называли ни одного конкретного имени.

Гости уходили, Михаил Владимирович поднимался в детскую, к Андрюше, сидел с ним, читал повести Пушкина. Потом шёл к Тане.

Полковник уехал в Могилев. Она опять вернулась домой. Михаил Владимирович не осуждал зятя, наоборот, считал его поступок единственно верным. Невозможно уходить в отставку и сидеть сложа руки, наблюдать, как гибнет Россия. Но ему больно было смотреть на осунувшееся лицо Тани. Она старательно штудировала анатомию, твердила латинские названия костей и суставов.

— Ты знаешь, Зоя Велс поступила в юнкерское училище. Теперь туда принимают девиц. Зоя сейчас проходит ускоренные курсы военной подготовки, закончит, станет прапорщиком, — сказала она однажды.

— Зачем? — удивился профессор.

— Папа, вопрос настолько глупый, что я не считаю нужным на него отвечать.

— Но ведь тебе же не пришло такое в голову?

— Я тоже хотела. Меня не взяли. — Таня провела ладонью по животу. — Уже слишком видно.

У Михаила Владимировича пересохло во рту. Глазам стало горячо.