Прежде чем я усну - Си Джей Уотсон (2014)

Затем возникли воспоминания о другом дне рождения. Я выглядываю из окна спальни наружу. Я абсолютно голая; мне семнадцать лет. На улице длинные ряды столов на козлах, они так и ломятся от подносов с хот-догами и сэндвичами и графинов с апельсиновым соком. И на каждом доме юнион-джек. Бело-красно-синий.

Дети наряжены в карнавальные костюмы — сплошь пираты, волшебники, викинги. Взрослые из сил выбиваются, разбивая их на команды, которые побегут наперегонки с яйцом в ложке. Вижу, как мать на той стороне улицы завязывает пелеринку вокруг шеи Мэтью Соупера, а прямо под окнами в кресле-качалке сидит отец со стаканом сока.

— Возвращайся в кровать, — слышу я и оборачиваюсь. На моей узкой кровати сидит Дэйв Соупер, над ним постер панк-группы The Slits. Вокруг его бедер белая простыня, запачканная кровью. Я не предупредила, что у меня это впервые.

— Нет, — сказала я. — Вставай! Давай одевайся, пока родители не вернулись!

Он смеется, впрочем, добродушно:

— Да ладно!

Я натягиваю джинсы.

— Нет! — Я хватаю свою футболку. — Вставай! Ну пожалуйста!

Он растерянно смотрит на меня. Я не думала, что это случится — не то чтобы я этого не хотела, просто теперь мне нужно было побыть одной. Он тут ни при чем.

— Ну ладно, — произносит он, вставая.

Он такой тощий, бледный, член повис. Я отворачиваюсь и смотрю в окно, пока он одевается. «Мой мир изменился навсегда, — думаю я. — Я перешла черту, пути назад нет».

— Ну пока, — говорит он.

Я не отвечаю. И не шевелюсь, пока он не выходит.

Раздался голос, который вывел меня из транса.

— Хорошо. Сейчас будут еще изображения, Кристин, — сказал доктор Пакстон. — Просто посмотрите на них и назовите их про себя — что или кто это. Хорошо? Вы готовы?

Я нервно сглотнула. «Что еще они мне покажут? — подумала я. — Кого я узнаю? И что почувствую?»

«Да», — мысленно ответила я. И мы начали.

Первая фотография была черно-белой. Девочка лет пяти на руках у матери. Малышка показывает на что-то, обе смеются, а на заднем плане немного не в фокусе видна сетчатая ограда, за которой спит тигр. «Мать, — подумала я. — И дочка. В зоопарке». И тут же, вглядевшись в личико девчушки, я с изумлением узнаю в ней саму себя, а в женщине — свою мать. Дыхание перехватило. Я вообще не помнила, что бывала в зоопарке, однако — вот снимок, доказательство, что мы там были. «Это я, — внятно произнесла я про себя. — И моя мама». Я жадно вглядывалась в экран, стараясь запечатлеть ее облик в памяти. Но изображение вскоре сменило следующее, на нем тоже была моя мама, постарше, но все-таки не настолько старая, чтобы нуждаться в трости, на которую она опиралась. Она улыбалась, но вид у нее был изможденный, на исхудавшем лице особенно выделялись глаза. «Моя мама», — снова подумала я, и затем пришло непрошеное слово: в страданиях. Я невольно закрыла глаза, и мне стоило труда открыть их вновь. Я стала нервно сжимать грушу.

Снимки пошли быстрее, я узнавала лишь некоторые. На одном появилась та самая моя подруга с вечеринки, и я с волнением поняла, что узнала ее сразу же. Она выглядела точно так, как я ее представляла: в поношенных джинсах и майке, с распущенной, непокорной рыжей гривой. На другом снимке она была с короткой стрижкой, уже брюнетка, темные очки прижимают сверху короткую стрижку. Затем появилась фотография моего отца — так он выглядел, когда я была совсем маленькой, улыбающийся, счастливый, снятый за чтением газеты в гостиной. А вот мы с Беном вместе с другой какой-то парой; их я не узнала.